|
|
|
|
|
|
наш манифест | программа | политика | культура | графика | библиотека | стена дацзыбао | ссылки | mailto |
|
|
Мы публикуем цикл статей Виктора Шапинова о Китайской Культурной Революции. Сразу оговоримся, мы не разделяем некоторых взглядов автора. Это и попытки обелить руководство ультраревизионистской просоветской РКРП, в которой автор состоял до недавнего времени (мы также приветствуем его нынешний разрыв с этой кликой и переход на более близкие нам позиции), и упорное стремление представить поздний, послесталинский СССР социалистическим государством, и связанный с этим тезис о реставрации капитализма в СССР лишь в конце 1980-х годов, а не в середине 1950-х, как считаем мы, маоисты. Однако в целом цикл нижеприведённых текстов, на наш взгляд, является серьёзным и заслуживающим всяческого внимания марксистов исследованием истории классовой борьбы в революционном Китае в период наибольшего на данном этапе мировой истории приближения человечества к коммунизму — в период Великой Пролетарской Культурной Революции. РМП-Саратов
БУНТ — ДЕЛО ПРАВОЕ! (история Великой Пролетарской Культурной Революции в Китае)
Введение: Какое нам дело до Китая? Коммунистическая партия у власти Причины левого поворота руководства КПК Идеологические разногласия между КПСС и КПК Выступление маршала Пэн Дэхуая Возникновение и развитие противоречий между лидерами КПСС и КПК Является ли Югославия социалистической страной? Пролетарская революция и хрущевский ревизионизм Идеологическая подготовка Культурной революции «Литературная» дискуссия и возникновение «штаба Мао Цзэдуна». 42 Программа Культурной революции Позиционные бои Культурной революции «Захват власти» и формирование новых революционных органов власти Наступление масс и сопротивление правых в 1967-68 годах. 56 Борьба в центре в 1969 году: внешняя политика выходит на передний план Экономика Культурной революции Тупик Культурной революции и ликвидация левых
Введение: Какое нам дело до Китая?
Жестокая экономическая эксплуатация крестьянства и политическое угнетение его помещиками вызывали многочисленные крестьянские восстания, направленные против господства помещиков… В китайском феодальном обществе только эта классовая борьба крестьянства, только эти крестьянские восстания и войны и были истинными движущими силами исторического развития. Мао Цзэдун
Нам хорошо известны деятели Великой французской революции, которая произошла два столетия назад. Из учебников истории средней школы мы знаем, в чем состояли противоречия между якобинцами и жирондистами, кто и в какой последовательности был гильотинирован, и чем все закончилось. В подробностях, в десятках книг описана борьба внутри партии большевиков, как до, так и после взятия ими власти. Но о событиях, имевших место 30-40 лет назад, о революции, участником которой стал каждый четвертый житель планеты Земля, мы не знаем почти ничего. Конечно, этот пробел необходимо ликвидировать. Однако, как это часто бывает на рынке идей, при отсутствии достойного продукта дыры затыкаются дешевым суррогатом. Так на тему китайской революции в 1990-е – 2000-е годы кроме попсовых западных книжек для обывателя, были изданы в основном «труды» бывших работников пропагандистского аппарата КПСС. Не долго мучаясь, они просто косметически переделали свои антимаоистские агитки, написанные по заказу брежневской партноменклатуры, под новые «демократические» реалии. От этого, конечно, ценнее в научном плане или познавательнее они не стали. Все те же пропагандистские штампы и затертые обвинения продаются новому покупателю – от замены брежневского варианта «марксизма-ленинизма» на «либеральные ценности» и «права человека» в данном случае мало что поменялось. Какое нам дело до Китая? Тех, кто задает такой вопрос становится все меньше и меньше. Дочка Путина учит китайский… И внимание к Китаю повышается отнюдь не по причине любознательности или интереса к восточной экзотике. Причины гораздо прозаичнее. Китай – это страна, где живет четверть человечества. Однако, население Китая всегда было велико по европейским масштабам. Сегодня Китай – это к тому же и всемирная фабрика, где изготавливается около одной пятой всей промышленной продукции планеты. Клеймо «Made in China» перестало означать низкое качество, его не стесняются ставить на свои товары ведущие мировые фирмы – не только производители одежды и обуви, но и микроэлектроники или оружия. Именно бурное развитие Китая, которого в начале ХХ века называли «восточным больным» требует объяснения. Но его поиск только в текущем моменте, сводящийся к описанию современной социально-политической модели страны, где господствует государственно-капиталистический уклад, а государство активно торгует дешевой рабочей силой, привлекая все большие массы транснационального капитала, ничего не объясняет. Более того, бурный рост Китая – это не явление последних десятилетий, экономика Китая росла скачкообразно всю вторую половину ХХ века. Современное состояние Китая – это результат великой революции, которая по значению является второй после Октябрьской революции 1917 года, и которая сломала все общественные отношения старого Китая, как бы расчистив место для современного развития. Маркс называл революции «локомотивами истории». И для Китая это вдвойне верно. Чтобы убедиться в том, что это действительно так, достаточно взглянуть на соседнюю Индию, которая свою революцию так и не доделала. И теперь, после поражения российской революции в 1987-91 годах и распадом СССР, результаты Великой китайской революции продолжают определять жизнь полутора миллиардов человек и, во многом, ситуацию в мире в целом. Интерес к китайской революции, Мао Цзэдуну и его идеям в нашей стране повышается не только как к историческому событию. К маоистскому периоду Китая, и особенно к Культурной революции, вообще сложно относится отвлеченно, как к «истории», настолько ее политические идеи затрагивают интересы ныне здравствующих партий и социальных групп. Если к Французской революции за два века научились относиться более-менее беспристрастно, академически, то к маоистскому Китаю – ни в коем случае. Маоистский Китай – это арена политической борьбы, в которой каждый вынужден выбрать сторону. Вот, например, мнение одного из серьезных исследователей Китая Чэнь Сяонуна, главного редактор журнала «Дандай чжунго яньцзю» («Исследования современного Китая»), США: «Ее [Культурной революции] наследием стало вовлечение широких масс в социальное движение... Сама по себе «культурная революция» неповторима, но такой путь мобилизации народа на борьбу против правящей элиты может воспроизвестись в будущем. Когда коррупция истощит финансовые ресурсы легитимность коммунистического режима, элита может столкнуться с тем, что ее главным врагом среди поднимающегося народа будут Мао Цзэдун и его флаг «Да здравствует восстание»». И это справедливо, конечно, не только по отношению к Китаю. Подчеркнутый эгалитаризм и антибюрократизм Мао Цзэдуна и его соратников до сих пор пугают одних и воодушевляет других. Рядового члена устоявшегося иерархически организованного западного капиталистического общества не могут не поражать грандиозные события Культурной революции. Да и жителей бывшего СССР, привыкших к брежневскому социализму с его сословными привилегиями для партийно-хозяйственной бюрократии, к тому же увеличившимися в десятки раз после того как эта бюрократия стала буржуазией «новой России». Для них также ситуация когда, например, генеральный секретарь ЦК Компартии Китая Дэн Сяопин, любитель карточной игры в бридж и других буржуазных излишеств, отправился на тракторный завод проходить трудовое перевоспитание не может не поражать – опять же, одних – приятно, других – нет. Переродившегося чиновника уровня министра, который, поедая деликатесы в правительственном буфете, уже думал, как бы конвертировать политический капитал в обычный, революционные массы могли спокойно выволочь на улицу, надеть на голову колпак, заставить каяться в контрреволюционных устремлениях, а потом отправить в сельские районы трудится в поле и изучать марксизм-ленинизм среди простых крестьян. Кто-то, приучившись по несколько месяцев не получать зарплату и радоваться любой подачке «хозяина» себе такого даже и представить не может. Кто-то боится, что пример окажется заразительным. Наверное, поэтому великая история великой революции оборачивается пугалками и небылицами, рассчитанными, как будто на детей младшего школьного возраста, с серьезным видом повторяемыми серьезными на вид людьми.
Коммунистическая партия у власти
Диктатуру пролетариата, переход от капитализма к коммунизму нужно рассматривать не как мимолетный период в виде ряда «революционнейших» актов и декретов, а как целую историческую эпоху, полную гражданских войн и внешних столкновений, упорной организационной работы и хозяйственного строительства, наступлений и отступлений, побед и потрясений В.И. Ленин
1 октября 1949 года в Пекине было провозглашено образование Китайской Народной Республики. Это событие с ликованием встретили разные социальные слои: рабочие, помнившие грандиозные восстания конца 20-х, красные флаги над фабриками и Кантонскую Коммуну; крестьяне, за спиной у которых был опыт многочисленных крестьянских войн против феодалов и иностранных захватчиков, даже мелкая и национальная буржуазия, задавленная иностранной конкуренцией, приветствовала красное правительство. Борьба за социальное освобождение в Китае всегда была связана с борьбой за национальную независимость. Иностранные завоеватели и китайский господствующий класс веками находили общий язык в борьбе с народом. Три столетия страна находилась под иноземным гнетом. В конце правления династии Мин, в 1628-1645 в Китае вспыхнула крестьянская война. Для ее подавления китайские феодалы призвали себе на помощь маньчжуров, согласившись в обмен на услугу сделать их правителями Китая. Вступив на землю Китая, маньчжуры жестоко подавили крестьянское восстание, вырезая целые города. Пощады не было никому – даже детям. К власти пришла маньчжурская династия Цин, которая правила с 1644 по 1911 год. В середине ХIХ века жажда наживы толкнула в Поднебесную буржуазию ведущих капиталистических стран. В результате ряда войн Китай был вынужден принять кабальные договоры. В 1850-64 годах иностранцы вновь помогли китайскому правящему классу разобраться с внутренними проблемами. На этот раз США, Франция и Англия помогли династии Цин подавить восстание тайпинов (повстанцы создали в долине Янцзы «Тайпин тяньго» – «небесное государство великого благоденствия»). В конце ХIХ века Китай был разделен «великими державами» на сферы влияния, помогло в этом усмирение Ихэтуаньского восстания (в Европе его назвали «восстанием боксёров»), начатое тайным обществом «Ихэцюань», что означает «Кулак во имя справедливости и согласия». В расправе над повстанцами принимали участие войска Германии, Японии, Англии, США, Франции, царской России, Италии и Австро-Венгрии. В начале ХХ века Китай окончательно превратился в полуколонию. Однако, сопротивление иностранной оккупации и средневековым порядкам внутри страны росло. 9 октября 1911 года Сунь У взорвал самодельную бомбу в доме китайского офицера, который охранял территорию русской концессии в главном торговом городе Центрального Китая – Ханькоу. Сунь У был лидером группы «Вместе – вперед!», которая входила в тайное революционное общество «Тунмэнхуэй», возглавлявшееся Сунь Ятсеном. 10 октября вспыхнуло восстание в Ухани. Так началась первая буржуазно-демократическая революция в Китае. И уже 29 декабря 1911 Сунь Ятсен, незадолго до того вернувшийся из США, был избран временным президентом Китайской Республики. Однако революции противостоял Юань Шикай, бывший императорский военный министр. Опытный политик, балансируя на противоречиях между революционерами и вдовствующей императрицей Лун Юй, добился от последней согласия отречься от трона. В 1912 году отречение состоялось – Китай окончательно стал республикой. Затем Юань Шикай добился от Сунь Ятсена передачи ему полномочий временного президента Китайской республики – это означало, что китайская буржуазная революция остановилась на полпути. Тогда же путем объединения ряда политических групп Сунь Ятсеном был создан Гоминдан, Национальная партия, остававшаяся у власти до 1949 года. После смерти Юань Шикая в Китае началась так называемая «эра милитаристов», когда различные военачальники начали кровопролитную борьбу за власть. Первый полный перевод «Манифеста коммунистической партии» Маркса на китайском языке увидел свет лишь в апреле 1920 года. Чуть позже появились и работы Ленина на китайском. Однако уже к тому времени в Китае существовали небольшие группы, в основном из студентов и преподавателей, которые занимались изучением и распространением марксистских идей. 1 июля 1921 г. в закрытом по случаю летних каникул женском колледже на территории французской концессии в Шанхае собрались делегаты учредительного съезда Коммунистической партии Китая из Пекина, Кантона, Цзинани, Чанши, Токио и других мест. Большинство делегатов были преподавателями и студентами. Согласно тактике Коминтерна, основанной на тезисах Ленина о том, что в колониях и зависимых странах коммунисты должны идти на союз с революционно-демократическими, национальными движениями, в Китае Коммунистическая партия объединилась в своей борьбе с Гоминданом. Союзнические отношения продолжались до 1927 года, пока в Гоминдане верх не взяло правое, контрреволюционное крыло во главе с Чан Кайши, представлявшее интересы помещиков и компрадорского капитала. Войска Чан Кайши устроили коммунистам кровавую резню. После этого КПК было принято решение о создании Красной Армии. Тогда же стало понятно, что революция в Китае пойдет не по классическому «европейскому» сценарию: «из города в деревню», а наоборот «из деревни в город». Мао Цзэдун, руководитель партийной организации КПК в Хунани был одним из первых, кто понял это. Руководствуясь теорией Мао о затяжной Народной войне, Красная армия Китая вышла из тянувшейся долгие годы войны – сначала гражданской против Гоминдана, затем против японских оккупантов, затем снова против Гоминдана – с победой. Однако, победа Коммунистической партии еще не означала установление диктатуры пролетариата и перехода к социализму, как это было после победы Октябрьской революции в России. И это было естественным для страны, где на 250 миллионов крестьян приходилось лишь около полутора миллионов промышленных рабочих, большинство которых было сконцентрировано в городах прибрежной полосы и трудилось на иностранный капитал. Еще в 1940 году Мао Цзэдун писал, что в Китае после победы революции будет создана «переходная форма государства», которая создается «революциями в колониальных и полуколониальных странах». Типом государства в таких странах, писал Мао, «будут государства новой демократии, в которых несколько антиимпериалистических классов объединятся для совместной диктатуры»[1]. В статье «О демократической диктатуре народа» Мао Цзэдун разъясняет сущность новой власти: «Опыт нескольких десятилетий, накопленный китайским народом, говорит нам о необходимости установления демократической диктатуры народа… Кто такой «народ»? На нынешнем этапе народом в Китае является рабочий класс, класс крестьянства, мелкая буржуазия и национальная буржуазия. Под руководством рабочего класса и коммунистической партии эти классы объединились, с тем чтобы образовать свое собственное государство и избрать свое собственное правительство для установления диктатуры над лакеями империализма – классом помещиков, бюрократическим капиталом»[2]. На данном этапе революции система «диктатуры четырех классов» была оправданной и неизбежной. Однако столь же неизбежной были и столкновения между этими классами с различными интересами и целями при дальнейшем развитии революции. Борьба в руководстве КНР и КПК стала отражением в области политической надстройки общества этих классовых столкновений. По мере продвижения Китая к социализму и коммунизму не могло не расти сопротивление буржуазных элементов, колебания мелкой буржуазии и крестьянства также не могли не давать о себе знать. Тысячелетняя отсталость и противоречия правящего классового блока не давали вести социалистические преобразования быстро. Приходилось также учитывать и интересы национальной буржуазии. Преобразование частных предприятий в государственно-частные было завершено только в 1956 году, при этом государство оценило долю частного капитала в этих предприятиях в 2,2 млрд. юаней. Ежегодно оно обязалось выплачивать бывшим владельцам 5% от вложенного капитала. Такая система должна была действовать до 1962 года. Введение этой, «либеральной» по отношению к буржуазии системы, было вынужденной мерой, обусловленной непрочностью позиций Коммунистической партии в такой мелкобуржуазной стране, как Китай. Только в 1952 году Лю Шаоци смог сказать: «Народ идет с нами. Наше внутриполитическое положение окрепло. До этого мы не могли приступить к проведению какой-либо кампании против буржуазии»[3]. Партии понадобилось 3 года, чтобы только подготовить базу для борьбы против буржуазии. С теми же трудностями столкнулись китайские коммунисты при проведении аграрной реформы. До победы революции 70% всех обрабатываемых земель Китая принадлежали помещикам и богатым крестьянам-кулакам, которые составляли 4% и 6% сельского населения соответственно. 60% всех крестьянских хозяйств были вынуждены обращаться к помещикам и кулакам за кредитами, которые приходилось отдавать с огромными процентами. Такая форма эксплуатации многомиллионного крестьянства была причиной бедности сельского населения и неразвитости хозяйства Китая на протяжении столетий. Земельная реформа была проведена в течение трех лет: с 1949 по 1952 год. В ее ходе между крестьянами было разделено бесплатно 46 миллионов гектаров земли, были розданы сельскохозяйственные орудия, скот, жилые дома, принадлежавшие ранее богачам. Все это было распределено между крестьянами в равных долях независимо от пола, возраста или национальности. Трудности в осуществлении социалистический преобразований были так велики, что даже высшие руководители КПК, в том числе Мао Цзэдун, Лю Шаоци и Чжоу Эньлай неоднократно высказывались в том смысле, что перейти к строительству социализма Китай сможет только через 10, а может быть 20 лет. Однако, имущественное расслоение крестьянства после аграрной реформы заставило руководителей КПК подстегнуть дело коллективизации. Сыграло свою роль и стихийное движение крестьянских низов в поддержку коллективных форм хозяйства. Коллективизация продвигалась быстро и успешно. Если в 1954 году в сельскохозяйственных кооперативах было объединено только 2% крестьянских хозяйств, то в 1955 – уже 14,2%, а в 1956 – 96,3%. Практически все кооперативы стали кооперативами «высшего типа», то есть такими, где оплата труда производится не пропорционально вложенному имуществу, а «по труду» – по количеству вложенного крестьянином в общее дело рабочего времени. Тогда же выявились и серьезные противоречия в китайском руководстве относительно темпов проведения социалистических преобразований на селе. С этих пор и в дальнейшем практически все противоречия в руководстве КПК выступали наружу как противоречия между сторонниками ускоренных коммунистических преобразований и сторонниками их замедления или свертывания. На самом деле так называемый «вопрос о темпах социалистических преобразований» был вопросом о судьбе самих преобразований, поставленным в несколько иной форме. В этой же «завуалированной» форме ставился вопрос и в СССР в 1920-х годах в ходе борьбы между левой линией Сталина на осуществление коллективизации и индустриализации и правой линией Бухарина на замедление темпов преобразований. Выступая со своими соображениями относительно темпов кооперирования сельского хозяйства, Мао Цзэдун говорил, что «массовое движение опережает руководство, руководство не поспевает за движением. Такое положение необходимо изменить»[4]. В этот период в КПК начал все более отчетливо проявляться правый уклон. Об этом в своем выступлении на Политбюро ЦК КПК 15 июня 1953 года говорил Мао Цзэдун. Он сказал, что в партийном руководстве «есть и такие, которые после победы демократической революции топчутся на одном месте. Они не понимают, что характер революции изменился, и вместо социалистических преобразований продолжают заниматься своей «новой демократией». А это порождает правоуклонистские ошибки»[5]. Действительно, противники Мао предлагали «прочно установить новодемократический строй», что фактически перечеркивало социалистическую перспективу.
Причины левого поворота руководства КПК
Сколько нужно времени для вступления всего Китая в коммунизм? Сейчас этого никто не знает, это трудно предсказать. Мао Цзэдун, ноябрь 1958 года
Курс на ускорение социалистических преобразований был отступлением от генеральной линии, принятой партией в декабре 1953 года и ориентировавшей на более скромные темпы. Однако с точки зрения Мао Цзэдуна такое отступление было оправданным: Во-первых, коллективизация сельского хозяйства дала хорошие результаты. Производство зерновых культур выросло с 108 млн. тонн в 1949 до 185 млн. тонн в 1957, значительно превысив при этом максимальный дореволюционный показатель – 138,7 млн. тонн. Во-вторых, было в основном завершено преобразование частных предприятий в государственно-частные, таким образом, промышленность была поставлена под контроль государства, а позиции частного капитала были серьезно подорваны. Господствующим укладом в промышленности стал госкапитализм. Это создавало хорошую базу для дальнейшего социалистического наступления. С другой стороны, богатые урожаи привели к росту имущественного расслоения в среде крестьянства в сельскохозяйственных бригадах взаимопомощи. Замедление темпов социалистических преобразований, на котором настаивала часть руководителей во главе с премьер-министром Лю Шаоци, привела бы к перегруппировке классовых сил и созданию благоприятной обстановки для противников социализма. Тем не менее, сопротивление курсу на ускорение было очень велико. Так, например, министр финансов Бо Ибо выступил в 1953 году с проектом создания системы налогообложения, предусматривающей равенство государственных и частных предприятий, что фактически означало сокращение налогов для частного капитала и увеличение для государственных предприятий. Это предложение подверглось критике как проявление правого оппортунизма. В связи с этим проектом Бо Ибо, по словам Мао Цзэдуна, также подвергли себя самокритике и высшие руководители партии – Лю Шаоци и Дэн Сяопин, видимо, стоявшие за его спиной. Кроме этого Бо Ибо в ряде выступлений негативно оценил коллективизацию сельского хозяйства и предлагал дело развития сельского хозяйства предоставить самим крестьянам, что означало отказ от руководства крестьянством со стороны рабочего класса. После критики со стороны ЦК КПК Бо Ибо был снят с поста министра финансов за свою буржуазную линию. Его выступление было опасным симптомом, в особенности, если принять во внимание связь Бо с такими высокопоставленными партийными руководителями как Лю Шаоци и Дэн Сяопин. Еще более активными были попытки сопротивления социалистическим преобразованиям на селе. Возглавлявший Отдел ЦК КПК по работе в деревне Дэн Цзыхуэй, используя свою административную власть, открыто выступил с попыткой затормозить кооперирование сельского хозяйства. Помимо этого он предложил предоставить капиталистам «четыре большие свободы»: неограниченное право нанимать рабочую силу, свободу в торговле, кредите и при аренде земли. Дэн Цзыхуэй также был подвергнут критике. Истинный масштаб сопротивления строительству социализма стал заметен на VIII съезде КПК, открывшимся в 1956 году. На съезде правые явно взяли верх, о чем свидетельствует внесенная в его резолюцию формулировка: «социалистическая революция в основном уже завершена»[6]. Такое положение фактически отражало интересы частного капитала, заинтересованного в сохранении полурыночной экономики с господствующим государственно-капиталистическим укладом. Главным идеологом правой линии на съезде выступил премьер-министр Лю Шаоци, второй человек в партии после Председателя Мао, ему было поручено сделать доклад от имени ЦК на съезде. Как явное поражение линии Мао можно назвать тот факт, что съезд изъял из Устава КПК упоминание об «идеях Мао Цзэдуна» как идейной основе партии. О том, что Мао Цзэдун и левые в КПК не были согласны с курсом и решениями VIII съезда свидетельствует следующее высказывание Председателя: «На смешанных государственно-частных предприятиях промышленности и торговли капиталисты все еще получают твердый процент, иначе говоря, все еще имеет место эксплуатация; с точки зрения собственности, предприятия этого типа не являются еще вполне социалистическими по своему характеру. Часть сельскохозяйственных кооперативов все еще носит полусоциалистический характер»[7]. Иными словами Мао Цзэдун отказывался признавать сложившуюся на тот момент экономическую систему социалистической и косвенно критиковал Лю Шаоци и большинство VIII съезда. Серьезное расхождение в КПК наметилось и по вопросу об оценке ХХ съезда КПСС и принятых на нем решений, осуждающих Сталина. Правые в КПК были склонны осторожно поддержать решения КПСС, в то время как Мао Цзэдун ограничился лишь замечанием, что на ХХ съезде «были выработаны многие правильные политические установки, подвергнуты осуждению недостатки в партии». Однако, дело этим не кончилось: поворот политики КПСС после ХХ съезда имел далеко идущие последствия. Кампания против Сталина, а фактически против всего начального периода строительства социализма в СССР, привела к резкой активизации контрреволюционных сил в социалистических странах. Антикоммунистические волнения в Польше и Венгрии в 1956 году заставили руководство КПК задуматься о дальнейшей судьбе китайской революции. Во-первых, они увидели, что в недрах нового общества сохраняются буржуазные элементы, которые при удобном случае могут попытаться реставрировать старые порядки. Во-вторых, стало ясно, что капиталистические элементы могут найти на первом этапе своего наступления против социализма поддержку у «умеренной» части руководства правящей коммунистической партии и выступить под псевдосоциалистическими лозунгами. Именно таким образом и развивалась контрреволюция в Венгрии. События 1956 года начинались под лозунгом «улучшения социализма», «социализма с человеческим лицом», «демократического социализма». Показательно, что движение за «демократизацию социализма» начал как раз «невинно репрессированный», реабилитированный и восстановленный в партии Имре Надь. На волне разоблачения «культа личности» бывшего руководителя Венгерской партии трудящихся, старого подпольщика и борца с фашизмом М. Ракоши, Надь стал премьер-министром республики и покровительствовал контрреволюционному движению. По началу контрреволюционеры в Венгрии также пользовались псевдореволюционной риторикой. Контрреволюционные организации были названы «революционными рабочими советами» (хотя рабочих там было меньшинство, а возглавлялись они бывшими хортистами – сторонниками свергнутого фашистского диктатора адмирала Хорти), вооруженные мятежи были названы Надем «великой национальной революцией». В то же время Надь запретил выдавать оружие рабочим, обратившимся к начальнику полиции Будапешта с просьбой вооружить их, чтобы они могли оборонять заводы от контрреволюционных вооруженных организаций. Затем Надь вовсе распустил Венгерскую партию трудящихся. Революционная риторика была отброшена, по венгерскому радио даже выступил открытый реакционер кардинал Миндсенти, призвавший к восстановлению крупной частной собственности и привилегий церкви, еврейским погромам и убийству коммунистов. Временному успеху контрреволюции способствовало также и то, что руководство СССР фактически инициировало кампанию по борьбе с «культом личности» и не вмешивалось в события, пока мятежи не вылились в прямую кровавую расправу с коммунистами. Волна выступлений правых, консервативных сил прокатилась и по Китаю. В мае-июне 1957 года активизировались буржуазные элементы: лидеры буржуазных партий (которые не были запрещены в Китае, так как, в отличие от буржуазных партий в период гражданской войны в России, не боролись с оружием в руках против коммунистов), студенты – выходцы из состоятельных семей, бывшие помещики и кулаки, часть мелкой буржуазии. Правым удалось даже захватить в свои руки несколько газет: «Гуанмин жибао» в Пекине и «Вэньхуэй бао» в Шанхае. Университеты, где большую часть студентов все еще составляли выходцы из состоятельных семей, превратились в центры контрреволюционной активности. В Пекинском университете правые выдвинули лозунг: «Убрать парткомы с трона!», в Тяньцзиньском университете появились плакаты с надписями: «Капитализм демократичнее социализма», «Долой коммунистических бандитов!». Имели место убийства коммунистов и нападения на партийные комитеты[8]. Отсутствие своевременной реакции на такие выступления свидетельствовало о том, что правые настроения находят поддержку у части партии. Только после того как 18 июня 1957 года речь Мао Цзэдуна «К вопросу о правильном разрешении противоречий внутри народа» была опубликована в китайской печати, партийные комитеты стали организовывать активное сопротивление правым. В своей речи Мао Цзэдун связал выступления правых элементов в Китае и контрреволюционный путч в Венгрии в 1956 году. Он сказал: «возникновение венгерских событий обрадовало некоторых людей в нашей стране»[9]. Таким образом, Мао Цзэдуну стало ясно, какие последствия имеет антисталинская кампания в КПСС. Выступая на пленуме ЦК КПК 15 ноября 1956 года, он в афористичной форме высказал свое отношение к хрущевской линии: «Несколько слов о ХХ съезде КПСС. Я думаю, имеется два «меча»: один – Ленин, другой – Сталин. Теперь Сталина как меч русские отбросили. Гомулка и кое-кто в Венгрии подобрали этот меч и обратили его против Советского Союза, против так называемого сталинизма. Коммунистические партии многих европейских стран тоже начали критиковать Советский Союз, и во главе их встал Тольятти. Империализм тоже ухватился за этот меч, чтобы убивать людей; одно время им размахивал Даллес. Этот меч был выброшен, а не отдан взаймы. Мы в Китае его не выбросили. Мы, во-первых, защищаем Сталина, а во-вторых критикуем его ошибки, написав статью «Об историческом опыте диктатуры пролетариата». В отличие от тех, кто чернит и уничтожает Сталина, мы относимся к нему, исходя из реальной действительности. Не отбросили ли теперь в известной мере некоторые советские руководители и Ленина как меч? Я думаю, они его отбросили в довольно значительной мере. Остается ли в силе Октябрьская революция? Может ли она еще служить примером для всех стран? В докладе Хрущева на ХХ съезде КПСС говорится, что можно взять власть парламентским путем. Это значит, что другим странам больше не надо учиться у Октябрьской революции. С открытием этой двери ленинизм уже в основном отброшен»[10]. Следует отметить, что после начала антисталинской кампании в СССР в Пекине на центральной площади Тянаньмэнь был установлен гигантский портрет Сталина. Перемена курса руководством КПСС на ХХ съезде и порожденные ей антисоциалистические движения в соцстранах оказали огромное влияние на дальнейшую политическую борьбу в Китае, а также на теорию и практику Культурной революции. В частности, китайские руководители на венгерском опыте могли убедиться в справедливости указания Ленина о том, что политическими представителями контрреволюции на начальном ее этапе оказываются фракции в самой революционной партии. Ленин писал, что необходимо учитывать «опыт предшествующих революций, когда контрреволюция поддерживала наиболее близкую к крайней революционной партии оппозицию ей, чтобы поколебать и свергнуть революционную диктатуру, открывая тем дорогу для дальнейшей полной победы контрреволюции»[11]. Антисоциалистические выступления в ряде соцстран были важным фактором, толкнувшим руководство КПК к форсированию социалистических преобразований. Китайские коммунисты почувствовали угрозу справа и хотели возможно скорее ликвидировать экономическую базу контрреволюции. Без учета этой борьбы нельзя понять, что толкнуло Мао Цзэдуна и его сторонников к ускоренной реализации курса на «Большой скачок» и созданию народных коммун.
Идеологические разногласия между КПСС и КПК
Политическое содержание социал-шовинизма и оппортунизма…: сотрудничество классов, отречение от диктатуры пролетариата, отказ от революционных действий, преклонение перед буржуазной легальностью, недоверие к пролетариату, доверие к буржуазии. В.И. Ленин
На ХХ Съезде КПСС Н.С. Хрущев выступил со своим печально известным докладом «О культе личности и его последствиях», независимо от субъективных намерений автора нанесший большой урон делу революции во всем мире. Этот доклад положил начало периоду так называемой «оттепели», когда под предлогом исторической правды получили распространение откровенно правые нападки на рабочее государство, а в мировом коммунистическом движении «оттепель» развязала руки откровенным оппортунистам. Вместо объективного анализа классовой борьбы в начальный период строительства социализма в СССР, сопровождавшейся, как любое великое историческое событие и ненужными жертвами и, по выражению Михаила Лифшица, делами в которых добро и зло смешиваются порой в весьма невыгодных пропорциях, в докладе была дана критика этого периода фактически с точки зрения обывателя, успокоившегося на достигнутом и не желающего понимать какой ценой это достигнуто. Так закладывалась идеологическая основа для остановки на пути к коммунизму, которая в конечном счете неизбежно привела к откату назад в капитализм. Доклад Хрущева не был утвержден ни ЦК, ни Политбюро и был зачитан уже после официального закрытия Съезда, фактически в нарушение всех норм партийной демократии. Несмотря на это Никита Сергеевич претендовал на то, чтобы определять линию не только КПСС, но и других коммунистических и рабочих партий по вопросу о фактически 30-летнем периоде, когда СССР и мировым комдвижением руководил Сталин. На деле этот текст отражал точку зрения не всей партии, а Хрущева и ревизионистской группы, которая собралась вокруг него, а позже захватила власть в КПСС. Сам Хрущев был лишь наследником революционеров первой волны. В отличие от умершего Сталина и отстраненных от власти Молотова, Кагановича, Ворошилова, он не имел опыта революционной борьбы против капитализма. Это, а также слабая теоретическая подготовка сделали из него игрушку в руках того слоя партийных руководителей, который, успокоившись бюрократическим благополучием, выступал против предложенного в работе Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР» курса на переход к нетоварной экономике и коммунистическим принципам распределения. Старая марксистская истина о том, что в коммунистической партии идет и будет идти непрерывная борьба между революционной и оппортунистической линиями нашла свое очередное подтверждение. Трагедией для коммунистического движения обернулась победа оппортунистической линии Хрущева в КПСС и в большинстве коммунистических партий, в том числе в социалистических странах. После освобождения Восточной Европы Красной Армией в 1945 году в большинстве стран этого региона пришли к власти коммунистические или объединенные социалистическо-коммунистические партии. Местная буржуазия не успела оправиться после войны, к тому же везде стояли советские войска, поэтому победа революционных партий практически везде прошла более-менее мирными, даже «парламентскими» средствами. Это создало среди коммунистов во всем мире некоторые иллюзии по поводу соотношения мирного и немирного путей к социализму. Ревизионисты, захватившие к тому времени власть в КПСС подлили масла в огонь, официально заявив о предпочтительности мирного пути. Как оказалось, критика Сталина нужна была Хрущеву для наступления на фундаментальные принципы марксизма. Прежде всего, ревизии подверглось марксистская концепция пролетарской революции. ХХ съездом было выдвинуто положение, согласно которому «в современных условиях» возникла возможность мирного перехода от капитализма к социализму парламентским путем. Хрущев заявил, что парламент «можно превратить из органа буржуазной демократии в орудие действительной народной воли», если завоевать там «прочное большинство»[12]. Тезис о возможности сохранить старую государственную машину и пустить ее в ход для нужд рабочего класса, всегда был отличительным признаком оппортунизма. В современной России этот тезис выдвигает КПРФ, руководители которой считают, что лимит на революции исчерпан, а коммунисты должны «врастать во власть», чтобы «изменить курс». Китайские коммунисты, обсудив хрущевские «новации», выступили с «особым мнением». 10 ноября 1958 года редакция центрального органа КПК газеты «Жэньминь Жибао» и редакция главного партийного теоретического журнала «Хунци» опубликовали так называемые «Тезисы мнений по вопросу о мирном переходе», в которых содержалась оценка тезиса КПСС о мирном переходе к социализму и возможности использовать буржуазную государственную машину для социалистических целей. Китайские марксисты отмечали, что выдвигать положение о желательности мирного перехода, конечно, «выгодно в политическом отношении, то есть выгодно для завоевания масс, для лишения буржуазии её аргументов и изоляции буржуазии», но «мы не должны связывать себя этим желанием. Буржуазия не сойдёт добровольно с исторической арены, это — всеобщий закон классовой борьбы. Пролетариат и коммунистическая партия любой страны ни в коем случае и ни в малейшей степени не должны ослаблять подготовку к революции. Им необходимо всегда быть готовыми дать отпор налётам контрреволюции, необходимо быть готовыми в решающий для революции момент захвата власти рабочим классом свергнуть вооружённой силой буржуазию, если она прибегнет к вооружённой силе для подавления народной революции (что, как правило, является неизбежным)». «Возможность и реальность, желание и возможность его осуществления — это две разные вещи, - писали газеты КПК. - Мы должны выражать желание о мирном переходе, но не должны возлагать свои надежды главным образом на это, поэтому не следует чрезмерно подчеркивать эту сторону». Затем идеологи Компартии Китая указывали: «Насколько нам известно, в настоящее время ни в одной стране ещё не существует такой реальной возможности». Это – камень в огород ряда коммунистических партий, в частности – итальянской и французской, которые начали активно пропагандировать «мирный переход к социализму» и выставлять его чуть ли не в качестве панацеи в борьбе с капитализмом. Далее китайские марксисты напоминали лидерам КПСС о том, что слом старой государственной машины буржуазии является необходимым условием социализма: «Понятие мирного перехода к социализму не должно быть лишь истолковано как завоевание большинства в парламенте. Главное — это вопрос о государственной машине. В 70-х годах XIX века К. Маркс считал возможной мирную победу социализма в Англии, потому что Англия представляла собой страну, «в которой тогда всего меньше было военщины и бюрократии». Одно время после Февральской революции В.И. Ленин надеялся, чтобы путём передачи «всей власти Советам» революция одержала победу в ходе мирного развития, потому что тогда находилось «оружие в руках народа». Постановка вопроса у К. Маркса и В.И. Ленина не означает использование старой государственной машины для осуществления мирного перехода. В.И. Ленин неоднократно объяснял следующее известное высказывание К. Маркса и Ф. Энгельса: «Рабочий класс не может просто овладеть готовой государственной машиной и пустить её в ход для своих собственных целей»[13]. История подтвердила правоту китайских коммунистов. Ни одна революция со времени написания данных тезисов не победила мирным, парламентским путем. Исключение составляет революция в Чили, когда представитель левого блока с участием коммунистов – Сальвадор Альенде получил большинство на президентских выборах и сформировал правительство Народного фронта. Однако и это исключение лишь подтверждает правило. Чилийская революция была подавлена фашистским мятежом контрреволюционных военных под руководством генерала Аугусто Пиночета. Не лишним будет отметить, что китайские тезисы 1958 года предупреждали о такой возможности в случае попытки «мирного перехода»: «Если военно-бюрократическая государственная машина буржуазии не будет сломана, то большинство мест в парламенте для пролетариата и его надежных союзников станет либо невозможным (буржуазия в любое время может в своих целях изменить конституцию для укрепления своей диктатуры), либо ненадёжным (буржуазия может, например, объявить выборы недействительными, объявить коммунистическую партию вне закона и распустить парламент и т.п.)». Тем не менее, несмотря на очевидную теоретическую правоту КПК, большинство коммунистических партий мира встало в ходе этой полемики на сторону КПСС. Почему это произошло? Дело в том, что в 50-е годы мировой капитализм вступил в полосу стабилизации и бурного экономического роста, в употребление вошел термин «золотые пятидесятые». Межимпериалистические противоречия между недавними соперниками (США, Британия, Франция, Германия, Япония) были притуплены как значительным экономическим превосходством США, так и необходимостью совместно выступать против мировой системы социализма, заметно выросшей после мировой войны. В значительной части стран Европы (Франция, Британия, Италия, Швейцария, скандинавские страны, Австрия) установился относительно демократический режим, позволявший коммунистам работать легально и не опасаться запрета. Все это привело к тому, что классовая борьба принимала «мягкие» формы. Эти обстоятельства, а также традиционное господствующее положение КПСС в мировом комдвижении позволило хрущевскому ревизионизму очень быстро взять верх в большинстве коммунистических партий. В отличие от западных коммунистов, дезориентированных легкими победами на штыках Красной Армии, руководители КПК в течение двадцати лет вели непрерывную гражданскую войну против капиталистов и помещиков, а также национальную войну против иностранных империалистов. КПК не знала тех периодов «спокойного», «мирного» развития капитализма, которые обычно дают обильные оппортунистические всходы. В этом заключается основная причина того, что КПК, вместе с Албанской партией труда, заняла самую непримиримую позицию в отношении ревизионизма КПСС.
Большой скачок
Мы должны разбить устоявшиеся нормы, максимально использовать передовую технику и в не слишком долгий исторический срок превратить нашу страну в мощное современное социалистическое государство. Именно этот смысл заложен в том, что мы называем большим скачком. Мао Цзэдун
Большой скачок, конечно, не был странной, непонятно откуда взявшейся идеей «волюнтариста» Мао, как писала позднее советская пресса. Переход к нему был подготовлен двумя важнейшими фактами. Первый факт – это история социализма в СССР, а именно – ускоренное развитие промышленности в Советском Союзе в годы первых пятилеток. Так, например, только с 1928 по 1932 год продукция машиностроения и металлообработки увеличилась в 4 раза, а по сравнению с 1913 годом в 7 раз. Второй факт – это ускорение развития самого Китая после внедрения в экономике социалистических методов. Например, выпуск стали в КНР с 1952 по 1957 год возрос с 1 млн. тонн до 5,2 млн. тонн, в то время как в соседней Индии он за тот же период увеличился всего с 1,6 до 1,7 млн. тонн. Ускорение темпов развития вызвало большое воодушевление у рабочих и крестьян. Результаты превзошли ожидания. «Восточный больной», как называли долгое время Китай в Европе, очень быстро выздоравливал и становился на ноги. В период с 1954 по 1957 год рост производства составлял 12% в год[14]. Однако, по всему было видно, что можно достичь куда больших темпов развития. Один из китайских собеседников советского журналиста М.Яковлева так описывал настроения того времени: «Я… сегодня утром слышал, как рабочие говорят: «На нашем заводе директор консерватор. А мы можем сделать все, даже то, что снится во сне»»[15]. Таким образом, планы развития экономики, намеченные VIII съездом КПК, стали казаться консервативными не только группе левых в руководстве партии, но и большинству рабочих. Правые элементы в КПК противились новому курсу, выдвигая лозунг борьбы со «слепым забеганием вперед», однако этот лозунг не встретил поддержки в массах. Газета «Жэньминь Жибао» в своей передовице осуждала тех, кто «заразившись консерватизмом правых, в своей медлительности уподобляются улитке. Они не понимают, что после кооперирования сельского хозяйства у нас есть условия и необходимость совершить большой скачок на фронте производства»[16]. Мао Цзэдун также осудил борьбу со «слепым забеганием вперед»: «Как только мы начнем такую борьбу, мы погасим энтузиазм людей. А если упадет энтузиазм у 600 млн. человек, то дело примет весьма серьезный оборот»[17]. На этот раз правое сопротивление курсу на Большой скачок не было активно поддержано такими влиятельными группировками в китайском руководстве, как группы Лю Шаоци и Дэн Сяопина. 2-ая сессия VIII съезда КПК, открывшаяся в мае 1958 года в Пекине показала, что почти все группы в китайском руководстве под давлением масс вынуждены были принять левую линию Мао Цзэдуна. Свою роль в этом сыграла кампания «борьбы с буржуазными правыми» и трудовой энтузиазм рабочих и крестьян. Лю Шаоци, который выступал с докладом и на 2-ой сессии съезда, фактически перечеркнул собственные утверждения о приоритетности медленных темпов развития: «темпы экономического развития Китая будут не медленными, а, возможно, довольно высокими, Китай добьется расцвета, возможно, в считанные дни»[18]. В его докладе были и такие слова: «Карл Маркс предсказывал, что пролетарская революция приведет к тому, что мы вступим в великий период, когда день будет равен двадцати годам». Возможно, даже более важной победой левого крыла партии было включение в доклад следующего положения: «На протяжении всего переходного периода, то есть до построения социалистического общества, борьба между пролетариатом и буржуазией, борьба между двумя путями – социалистическим и капиталистическим – всегда будет главным противоречием внутри страны»[19]. И это на фоне того, что СССР уже объявлен «государством всего народа» изжившим классовую борьбу и социальные противоречия, а КПСС «общенародной партией». Сущность Большого скачка заключалась в том, что серьезную отсталость в средствах производства китайские коммунисты попытались компенсировать за счет трудового энтузиазма масс. Во многом такая ставка оказалась оправданной. Общий стоимостной объем валовой продукции промышленности Китая за 1958-1960 годы возрос в 2,3 раза – с 70,2 до 163,7 млрд. юаней, в тяжелой промышленности объем продукции увеличился в 3,4 раза – с 31,7 до 109 млрд. юаней[20]. По данным французского экономиста Жана Делена, «годовой рост производства составил 31% в 1958 г., 26 – в 1959 и 4% в 1960 г., то есть среднегодовой рост составил 20% в течении трех лет Большого скачка»[21]. Таким образом, Большой скачок дал неплохой экономический рост, однако, лишь на недолгий срок. Основной причиной окончания Большого скачка явился не «крах авантюры Мао Цзэдуна», как об этом писали в СССР и капиталистических странах. Свернуть Большой скачок заставили «внешние» причины. Во-первых, стихийные бедствия 1959-61 годов, самые сильные в Китае за все двадцатое столетие, вызвали гигантский неурожай, что привело к серьезному ухудшению снабжения городов сельскохозяйственной продукцией. При этом выживать максимум из «человеческого фактора» становилось невозможным. Во-вторых, проявились «узкие места» китайской экономики на которых пробуксовывало ускоренное развитие. Основным таким «узким местом» оказался транспорт, абсолютно не готовый обеспечить необходимый при таких бешеных темпах развития промышленности грузооборот. Но, пожалуй, главной причиной свертывания Большого скачка и довольно длительного периода застоя, «исправления положения» (1961-1966) стал отзыв Хрущевым советских специалистов. Китай не обладал в те годы достаточным количеством подготовленных кадров для того, чтобы продолжить реализацию намеченных проектов в промышленности без помощи советских инженеров. Большинство проектов начатых с советской помощью так и остались нереализованными. Это нанесло гигантский ущерб экономике Китая и оставило неизгладимый след в советско-китайских отношениях: для китайцев прекращение экономического сотрудничества стало шоком. Как писал, живший долгое время в Китае Ж.Делен, «китайцы все же не ожидали, что братская социалистическая страна так неожиданно покинет их. Они не могли поверить, что соперничество между государствами возьмет верх над идейной солидарностью и пролетарским интернационализмом»[22].
Народные коммуны
Народная коммуна характеризуется, с одной стороны, большими размерами, с другой – обобществлением… В ней слиты производство и администрация, налаживается питание через общественные столовые; приусадебные участки ликвидируются. Куры, утки, деревья возле домов пока остаются в собственности крестьян. В дальнейшем и это будет обобществлено. Мао Цзэдун
Курс на создание Народных коммун был намечен в августе 1958 года на расширенном заседании Политбюро ЦК КПК в Бэйдайхэ. И это решение было вызвано не просто желанием сделать общественной собственностью все, «кроме зубных щеток». Решение о переходе к Коммунам было вполне обосновано экономически. Коммуна представляла собой более высокую степень обобществления на селе. В ее собственность переходили приусадебные участки и средства производства, оставшиеся в личной собственности крестьян. Другой особенностью Народной коммуны было то, что в нее сливались несколько сельскохозяйственных кооперативов, и коммуна превращалась также в самоуправляемый орган, обладающий полнотой власти не только в области хозяйства, но и в административной сфере. Объединение нескольких сельхозкооперативов в коммуну позволяло высвободить необходимые трудовые ресурсы для производства сложных работ по ирригации и открывало перспективу соединения сельского хозяйства с промышленностью. Объединение также нивелировало различия между бедными и богатыми сельскохозяйственными кооперативами, имущество которых объединялось в общую собственность коммуны. В ходе создания Народных коммун была предпринята попытка перейти к бесплатному снабжению членов коммуны продуктами питания. Так во «Временном уставе народной коммуны «Спутник» было записано: «любой член коммуны, какой бы рабочей силой ни располагала его семья, бесплатно снабжается зерновыми продуктами». Как отмечает критически настроенный по отношению к маоистской практике французский журналист Жан Эмиль Видаль, в коммунах, которые он посетил в ходе своего пребывания в Китае, их члены бесплатно получали «не только зерно и продукты, являющиеся основой питания в Китае, но и одежду. Оплата стрижки волос, расходов по бракосочетанию или похоронам тоже производилась коммуной»[23]. Народные коммуны пытались сочетать сельское хозяйство с промышленностью. Однако в условиях неразвитости производительных сил это в основном свелось к организации «маленьких доменных печей», большинство из которых давали сталь плохого качества, не пригодную для промышленного использования. Большая часть этой стали пошла на нужды самих коммун: из нее делали плуги, мотыги и т.п. Ссылаясь на политику коммунизации, Мао Цзэдуна и его сторонников обычно обвиняют в попытках построения «казарменного коммунизма», однако выступление Мао на совещании в Учане в ноябре 1958 года свидетельствует об обратном. В этой речи Мао напомнил о том, что три месяца назад в Бэйдайхэ говорилось о скором вступлении Китая в коммунизм. «Хорошо, что при этом было оговорено пять условий:» – сказал отошедшим немного от левой горячки руководителям партии Председатель, – «1) максимальное изобилие продукции; 2) высокое коммунистическое сознание и высокая мораль; 3) высокая культура и ее широкое распространение; 4) ликвидация трех видов различий (т.е. различий между городом и деревней, между рабочим классом и крестьянством, между умственным и физическим трудом – В.Ш.) и остатков буржуазного права; 5) постепенное отмирание всех функций государства, за исключением внешней… Ликвидировать три вида различий и пережитки буржуазного права невозможно за 20 лет»[24]. Здесь мы видим, что Мао рисует чисто марксистскую картину движения к коммунистическому обществу, не имеющую ничего общего с казарменным коммунизмом. Но что же тогда было основной причиной появления многочисленных перегибов и левого авантюризма, во время осуществления курса Народных коммун, в частности случаев обобществления кур, уток, домашней утвари? Главной причиной было «головокружение от успехов». В отличие от Мао значительный слой членов КПК, а также беспартийных рабочих и крестьян решил в 1958 году, что до коммунизма, что называется «подать рукой». Этот фактор вошел в резонанс с ростом настроений стихийного уравнительного крестьянского коммунизма, а также слился с борьбой бедных крестьян в рамках сельхозкооперативов с более богатыми. Если также учесть, что появление Народных коммун произошло одновременно с расцветом курса Большого скачка, то станет ясно, что гигантская энергия, энтузиазм, высокие темпы развития не могли не толкнуть не только руководителей, но и целые классы на путь авантюризма. «С созданием коммун осенью 1958 года, – говорил Мао на совещании в Сэнчжоу в феврале 1959 года, – началось «поветрие обобществления имущества»»[25]. Осуждая это «поветрие», Председатель говорил, что «перейти к полной собственности коммун, а от нее к общенародной собственности» можно будет только тогда, когда «коммуны обретут экономическую мощь». Как бы то ни было, коммунистические одежды оказались слишком велики для китайской деревни конца 50-х. Выступая в Чжэнчжоу, Мао отметил, что «поветрие обобществления имущества» обернулось тем, что «сотни миллионов крестьян вместе со своими звеньями стали бойкотировать партийные комитеты» и «утаивать продукцию». Всем стало очевидно, что крестьянина сотни лет жившего в условиях частной собственности, атомизированного парцеллярного существования в миг нельзя переделать в коммуниста, обобществление он воспринимает как экспроприацию и понимает только те меры, которые приносят ему непосредственное улучшение материального положения. Полное обобществление в условиях неразвитых производительных сил китайской деревни не могло принести крестьянину непосредственного улучшения положения, а неурожаи вызванные стихийными бедствиями привели к тому, что уравнительное распределение в коммунах значительная часть крестьян стала воспринимать как несправедливость. Надо отдать должное руководству КПК, которое своевременно ликвидировало негативные тенденции «коммунизации». Уже к февралю 1959 года, по словам Мао, «были исправлены такие уклоны, как «поветрие обобществления имущества», «уравниловка, безвозмездная передача имущества и аннулирование ссуд», другие левацкие загибы». В коммунах было установлено 6-8 разрядов зарплаты, в зависимости от количества и качества труда. В целом можно сказать, что после «левого загиба» распределение было приведено в соответствие с выдвинутым Марксом для первой стадии коммунизма (социализма) принципом «каждому по труду». Более того, «левый загиб» был даже необходим для перехода к этому принципу на селе, где необходимо было сломить вековую инерцию крестьянской мелкособственнической психологии. Ибо, как заметил однажды Ленин, чтобы выпрямить палку нужно перегнуть ее в другую сторону.
Выступление маршала Пэн Дэхуая
Скачок 1956 года вызвал борьбу со «слепым забеганием вперед». Ухватившись за этот повод, правые буржуазные элементы повели бешеное наступление и стали отрицать достижения социалистического строительства. Мао Цзэдун
Китайский Тухаческий – министр обороны, член Политбюро ЦК КПК, маршал Пэн Дэхуай был талантливым военачальником и героем антияпонской и гражданской войн, он был известен в массах, к его голосу прислушивались в партии. Но маршал был недалеким политиком и еще менее подготовленным марксистом. Это и позволило правому крылу компартии использовать Пэна в своих целях. Маршал был нужен им еще и потому, что в 1959 году для атаки на Мао Цзэдуна уже требовалась по-настоящему крупная фигура, в то же время сами лидеры правых – Лю Шаоци, Дэн Сяопин – выступить в открытую против Председателя боялись. Несмотря на то, что ошибки и «левые» перегибы, которые были допущены в ходе реализации политики «трех красных знамен» (т.е. генеральной линии, Большого скачка и народных коммун) были исправлены партией под руководством Мао Цзэдуна, правые элементы в КПК попытались воспользоваться ими в борьбе против курса на социалистические преобразования. Попытка совершить «правый поворот» пришлась на лето 1959 года. Курс на отказ от политики ускоренного развития индустрии, углубления коллективизации и развития народных коммун, а также на изменение генеральной линии был сформулирован влиятельным партийным мандарином Пэн Дэхуаем в форме письма к Председателю Мао Цзэдуну. Позже это письмо было распространено среди участников совещания руководящих кадров КПК в июле 1959 года в местечке Лушань. Такая форма изложения собственной политической программы как письмо руководителю партии имела глубокий скрытый смысл. Дело в том, что один из популярных в Китае исторических сюжетов рассказывает о смелости императорского чиновника времен династии Мин – Хай Жуя, жившего в XVI веке. Хай Жуй прямо высказал императору свое мнение о неправильности проводимой политики, за что потерял свой пост. Пэн Дэхуай, изложив политические взгляды определенной группы в партии именно в форме письма Мао явно претендовал на то, чтобы быть «современным Хай Жуем». Сила воздействия этого приема увеличивалась еще и тем, что сам Мао незадолго до этого, обращаясь к партийным работникам нижнего звена и простым рабочим и крестьянам, призывал их не бояться критиковать недостатки, приводя в пример смелость феодального чиновника. В своем письме и выступлении на Лушаньском совещании Пэн Дэхуай игнорировал работу Мао и его сторонников по ликвидации «левых перегибов». Спекулируя на трудностях, он пытался возложить основную ответственность за них на Мао Цзэдуна: «за ошибки, совершенные в ходе «большого скачка», несет ответственность каждый, – говорил он, – в том числе и товарищ Мао Цзэдун»[26]. Маршал готовил обоснование для смены курса и отстранения от руководства Мао Цзэдуна и левых в КПК. К тому времени Пэн занимал одновременно посты заместителя премьера Государственного совета КНР, заместителя председателя государственного совета обороны и министра обороны КНР, заместителя председателя военного комитета ЦК КПК. В его руках была сосредоточена большая власть, к тому же за ним следовала крупная группировка партийных и военных руководителей. Он мог рассчитывать на успех. На совещании Пэн Дэхуай обвинил Мао Цзэдуна и его сторонников в «мелкобуржуазном фанатизме», а также сделал несколько оскорбительных лично для Председателя заявлений, намекая, что курс 1958-59 годов был вызван «высокой температурой» или «приливом крови к мозгу» у его инициатора. Однако линия Пэн Дэхуая не набрала большинства на Лушаньском совещании. 8-й пленум ЦК КПК, состоявшийся в августе 1959 года, закончился разгромом группировки Пэна и принятием постановления, озаглавленного «Об антипартийной группировке, возглавляемой Пэн Дэхуаем». Постановление оценивало выступление группировки Пэна с точки зрения классовой борьбы разгоревшейся внутри китайского общества: «Победа генерального курса партии, большого скачка, движение за создание народных коммун предопределили окончательную гибель капиталистической экономики и единоличного уклада хозяйства в Китае. В этих условиях остатки гаогановской группировки, возглавляемой Пэн Дэхуаем, и другие правоопортунистические элементы всех мастей пришли к выводу, что ждать уже больше нельзя, и решили, использовав, как они полагали, удобный момент для начала волнений, выступить против генеральной линии партии, большого скачка и народных коммун, против руководства Центрального Комитета партии и товарища Мао Цзэдуна. Таким образом, сущность их атак против партии состоит в том, что они хотели представляя интересы класса буржуазии и высших слоев мелкой буржуазии, расколоть и расслоить передовой отряд пролетариата, образовать оппортунистическую фракцию, подорвать диктатуру пролетариата и социалистическую революцию»[27]. Постановление вскрывало также классовые корни группы Пэн Дэхуая. Выступления Пэна, говорилось в постановлении, «имеют глубокие социальные, исторические и идеологические корни. Пэн Дэхуай, а также его единомышленники и последователи – по своей сущности представители той части буржуазии, которая пришла в нашу партию в период демократической революции… Антипартийная деятельность Пэн Дэхуая есть не что иное, как отражение одной из форм классовой борьбы китайской буржуазии против пролетарской социалистической революции, отражение попыток буржуазии преобразовать на свой манер партию…»[28]. Важное значение во всей этой истории имел еще один политический ход Пэн Дэхуая, совершенный им непосредственно перед выступлением в Лушани. Именно он привел к такому резкому отпору со стороны Мао и его сторонников. Дело в том, что незадолго до этих событий Пэн Дэхуай встречался в столице Албании – Тиране с Н.С.Хрущевым и обсуждал с ним внутреннюю политику Китая. Хрущев посоветовал Пэн Дэхуаю выступить против Мао Цзэдуна и, по всей видимости, обещал ему поддержку СССР. Об этом свидетельствует то, что именно в тот период в СССР началась критика политики Народных коммун. Группа Хрущева к тому времени уже сместила ряд руководителей-«сталинистов» с постов в руководстве восточноевропейских социалистических стран и им определенно не нравилось, что вторую по значимости социалистическую страну с самым большим в мире населением возглавляет лидер открыто отвергающий критику линии Сталина, а также нелестно отзывающийся о нынешней линии КПСС. Мао Цзэдун в свою очередь уже видел на примере Венгрии, к чему может привести политика, навязываемая КПСС. У него сложилось совершенно определенное мнение относительно того, что в руководстве КПСС победила ревизионистская линия. Масла в огонь подлила речь Пэн Дэхуая, в которой он сделал намек на возможность советского вмешательства в дела Китая: «Если бы китайские рабочие и крестьяне не были такими сознательными, то в Китае возникла бы венгерская ситуация и пришлось бы приглашать советские войска»[29]. Видимо Мао и его сторонники не без оснований оценили такое выступление как симптом смычки китайских оппортунистов, выступавших против курса на социалистические преобразования и руководства хрущевской КПСС. Это стало одним из важнейших факторов усиления напряженности в отношениях между двумя социалистическими странами. Вмешательство во внутренние дела со стороны ревизионистского СССР китайские левые терпеть не собирались. По итогам 8-го пленума ЦК КПК восьмого созыва Пэн Дэхуай и ряд его влиятельных сторонников были смещены со своих руководящих постов, однако оставлены в составе Политбюро и ЦК КПК. Министром обороны КНР стал маршал Линь Бяо, твердый сторонник левой линии Мао Цзэдуна. Проигрыш Пэн Дэхуая на Лушаньском совещании был обусловлен тем, что другие крупные группировки правых в КПК, прежде всего группировки Лю Шаоци и Дэн Сяопина, не поддержали его выступления открыто. Они не сделали этого по двум причинам. Во-первых, Мао Цзэдун сам выступил с критикой «левых перегибов» в проведении политики «трех красных знамен» и, поэтому в открытой борьбе с ним правые не могли опираться на кадровых партийных работников среднего и нижнего звена. Во-вторых, Мао дал очень резкий отпор выступлению Пэна, заявив даже, что если партия его не поддержит, то он готов снова уйти в горы и вести партизанскую войну с реакционным правительством. Это было, конечно, лишь метафорой, которая означала, что Мао готов обратиться к массам через голову нынешних руководителей и, опираясь на массы, добиваться их свержения. Пойти на такое обострение борьбы группы Лю и Дэна не были готовы, они вынуждены были заключить с Мао Цзэдуном и левыми в КПК компромисс. Мао Цзэдун и его сторонники оставили правым, прежде всего группировкам Лю Шаоци и Дэн Сяопина значительную часть власти в КПК и временно отказались от острой борьбы против их линии. Но сделано это было в обмен на сохранение тех экономических форм, которые были внедрены в годы курса «трех красных знамен». В результате этого «размена» была сформирована политическая структура, просуществовавшая до Культурной революции. Ее основу составляло наличие двух линий руководства. «Первую линию» руководства возглавляли Лю Шаоци и Дэн Сяопин, и она состояла в основном из их сторонников. Эти руководители заведовали текущими делами и оперативным управлением. Рычаги реальной власти постепенно концентрировались в их руках. Сам Мао Цзэдун отошел на «вторую линию» руководства, и занимался стратегическими и теоретическими вопросами. Фактически после широкого наступления левых периода политики «трех красных знамен» между левыми и правыми в КПК был заключен компромисс. Такая точка зрения подтверждается данными исследования о внутренней борьбе в КПК советского автора Ю.М.Галеновича. Он пишет: «согласие большинства членов ЦК КПК на устранение министра обороны КНР Пэн Дэхуая с его должности министра было дано на Лушаньском пленуме ЦК КПК (1959 г.) в обмен на утверждение курса «сначала создавать, а потом разрушать», то есть права руководителей «первой линии» сосредоточить усилия на налаживании экономики страны»[30]. Таким образом, демарш Пэн Дэхуая, а также трудности в экономике, вызванные стихийными бедствиями, отзывом советских специалистов и ошибками при проведении курса «трех красных знамен» привели к тому, что в руководстве КПК усилилось влияние правых, которым почти полностью перешло оперативное руководство страной. В то же время курс «трех красных знамен» заложил экономические основания для дальнейшего развития Китая по социалистическому пути, временно ослабив базу реставрации капитализма. Несмотря на некоторые уступки правым, выразившиеся в том, что пришлось пойти на предложенную Лю Шаоци политику «три частных и одна гарантия», согласно которой восстанавливались небольшие приусадебные участки и разрешались сельские рынки, темпы экономического развития, заложенные в период курса «трех красных знамен» удалось сохранить. После резкого спада выпуска промышленной продукции на 35,2% в 1961 году и на 13,4% в 1962 году начинается новый подъем. В 1963 году темпы роста промышленного производства достигают 7,9%, в 1964 – 17,2%, в 1965 – 20,4%, в 1966 – 15,8%. Выпуск сельскохозяйственной продукции по годам рос так: 1963 – 4,5%, 1964 – 9,9%, 1965 – 12,1%, 1966 – 15,6%. В 1966 году объемы сбора продовольственных культур превысили показатель рекордного 1958 года на 7%. Такие высокие темпы роста были заложены экономическими структурами, созданными в годы Большого скачка и народных коммун.
Великая полемика
Маркс говорил, что пролетарская революция тем, между прочим, и отличается от всякой другой революции, что она сама себя критикует и, критикуя себя, укрепляется. Это очень важное указание Маркса. Если мы, представители пролетарской революции, будем закрывать глаза на наши недочеты, будем разрешать вопросы семейным порядком, замалчивая взаимно свои ошибки и загоняя болячки вовнутрь нашего партийного организма, то кто же будет исправлять эти ошибки, эти недочеты? Разве не ясно, что мы перестанем быть пролетарскими революционерами и мы наверняка погибнем, ежели не вытравим из своей среды эту обывательщину… И.В.Сталин
Переход в конце 50-х – начале 60-х Мао Цзэдуна на «вторую линию» в руководстве КПК позволил Председателю, по его собственным словам, «сосредоточиться на решении важнейших теоретических вопросов». Прежде всего, это касалось противоречий между линией хрущевского руководства КПСС и левой линией Компартии Китая, противоречий имевших значение для всего мирового коммунистического движения. В 1962-63 годах ЦК КПСС и ЦК КПК обменялись открытыми письмами, в которых были обозначены взаимные претензии двух партий. Так завязалась переписка, которая по своему историческому значению превосходит все предшествовавшие ей выяснения отношений в эпистолярном жанре, будь то переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским или Екатерины II с Вольтером. А мировое пролетарское движение не видело такого со времен, когда Ленин и Каутский сражались за наследие Маркса на страницах европейской социал-демократической печати. По результатам обмена любезностями редакции газеты «Женьминь Жибао» и журнала «Хунци» в течении 1963-1964 выступили с рядом комментариев на открытое письмо ЦК КПСС. Несмотря на то, что эти документы были подписаны редакциями центральных печатных органов КПК, на деле они были подготовлены при личном участии Мао Цзэдуна. Эти комментарии раскрывают позицию китайских марксистов по проблемам и вопросам, стоявшим в тот период перед мировым коммунистическим движением.
Возникновение и развитие противоречий между лидерами КПСС и КПК
Идеология буржуазии и мелкой буржуазии непременно будет в чем-то отражаться, непременно будет всевозможными способами упорно проявлять себя в политических и идеологических вопросах. Невозможно сделать так, чтобы она не отражалась и не проявлялась. Мы не должны, прибегая к методам подавления, не допускать проявления этой идеологии, а должны допускать ее проявление и одновременно, когда она проявится, развертывать диспуты, проводить соответствующую критику. Несомненно, мы должны критиковать все и всякие ошибочные взгляды. Конечно, нельзя не критиковать ошибочные взгляды, безразлично наблюдать, как они распространяются повсюду, допускать “захват рынка” такими взглядами. Мао Цзэдун
«Возникновение и развитие противоречий между лидерами КПСС и нами» – так называется первый комментарий. К тому времени раскол в мировом комдвижении был так очевиден, что вопрос: кто же раскольник встал во весь рост. Китайцы по этому поводу утверждали, что разногласия между КПК и КПСС возникли в 1956 году, причина их возникновения – смена политической линии КПСС на ХХ съезде партии. Принципиальные ошибки КПСС –запуск в оборот тезиса о возможности мирного перехода к социализму парламентским путем и полное отрицание идей и практики Сталина. По мнению авторов комментария, полное отрицание Сталина дало козыри в руки ревизионистов и реакционеров, в частности за него ухватились югославский лидер Тито и троцкистский «Четвертый интернационал». ХХ съезд КПСС, писали китайцы, «вместе с империалистами, реакционерами, кликой Тито, ренегатами коммунизма многих стран атаковали марксизм-ленинизм и международное коммунистическое движение». Критиковался также тезис о парламентском мирном пути к социализму и раскрывалась «кулуарные» споры по поводу этих тезисов КПСС, происходившие на международных встречах коммунистических и рабочих партий в 1957 и 1960 годах. Китайцы отмечали изменение политики СССР в отношении американского империализма и приводили слова Хрущева о том, что теперь наступил период мирного сосуществования, «мирного соревнования» двух систем, что, конечно, было ересью с точки зрения революционного марксизма. Именно КПСС и ее лидер Хрущев несут ответственность за ухудшение отношений между двумя партиями, - писали авторы комментариев. Так, они приводят слова Хрущева, которые он употребил в отношении Компартии Китая, выступая перед представителями ряда коммунистических и рабочих партий в Бухаресте в 1960 году. Хрущев заявил, что КПК «бешеная», «хочет развязать войну», обозвал китайских коммунистов «троцкистами», «догматиками», «левыми авантюристами» и т.д. Справедливости ради, нужно отметить, что китайцы, хотя и были по началу более сдержанными, в рассматриваемый период также навесили лидерам КПСС, в особенности лично Хрущеву, много оскорбительных ярлыков. Выдвижение в статье вопроса о И.В.Сталине на первое место не является случайным. Дело в том, что многие положения выдвинутые КПК в ходе полемики против КПСС содержатся в работе И.В.Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР». Сама эта работа по сути носила полемический характер и была направлена против правых взглядов ряда членов Политбюро ЦК ВКП(б), в частности против Хрущева и Микояна. Но если в конце 40-х – начале 50-х это была внутрипартийная дискуссия советской компартии, то теперь она приобрела межпартийный и открытый характер. «Говорят, что тезис Ленина о том, что империализм неизбежно порождает войны, нужно считать устаревшим, поскольку выросли в настоящее время мощные народные силы, выступающие в защиту мира, против новой мировой войны. Это неверно»[31], – пишет Сталин, – «Чтобы устранить неизбежность войн, нужно уничтожить империализм»[32]. Фактически это те же идеи по вопросу войны и мира, что защищала Компартия Китая в полемике с КПСС. Этот факт не мог не обострить характер полемики, так как группа Хрущева пришла к власти в КПСС в борьбе со «сталинистами», т.е. сторонниками прежней революционной политики, В.М.Молотовым, Л.М.Кагановичем, К.Е.Ворошиловым и другими. Хрущевцам-брежневцам казалось, что сам Сталин встал из могилы и громит их со страниц открытых писем Компартии Китая.
К вопросу о Сталине
…Так называемый «личный режим» отнюдь неправильно противопоставлять классовому господству. Наоборот, при определенном сочетании условий господство класса может находить себе наиболее адекватное выражение как раз в личном режиме… Николай Бухарин
Статья «К вопросу о Сталине» была вторым ответом КПК на открытое письмо ЦК КПСС. Хотя КПК и попросила передать после выноса из Мавзолея саркофаг с телом Сталина в Пекин, китайские коммунисты вовсе не были какими-то жуткими «сталинистами» в духе Нины Андреевой, для которых Сталин – «царь, бог и военачальник». КПК соглашалась, что у Сталина были ошибки и их нужно критиковать, чтобы идти вперед. Сам Мао Цзэдун не раз говорил, что у Сталина было 70% правильного и 30% неправильного. По мнению китайцев, доклад Хрущева на ХХ съезде КПСС имел мало общего с марксистской оценкой Сталина, «великого марксиста-ленинца». Поэтому авторы статьи «К вопросу о Сталине» сравнивали действия Хрущева с действиями Бакунина, Каутского, Троцкого, Тито: «В период Первого Интернационала интриган Бакунин пользовался таким же языком (как Хрущев на ХХ съезде – В.Ш.) ругая Маркса. Сначала, чтобы войти в доверие к Марксу, он писал ему, «Я ваш ученик и горжусь этим». Позже, когда его заговор с целью захвата руководства в Первом Интернационале провалился, он бранил Маркса и говорил, «Как немец и еврей, он авторитарен с головы до пят» и является «диктатором». В период Второго Интернационала ренегат Каутский пользовался таким же языком ругая Ленина. Он клеветал на Ленина, уподобляя его «богу монотеистов», который низвел марксизм «до статуса не только государственной религии, но и средневековой или восточной веры». В период Третьего Интернационала ренегат Троцкий также использовал этот язык ругая Сталина. Он говорил, что Сталин был «тираном» и что «сталинская бюрократия создала отвратительный культ вождя, приписывая ему божественные черты». Современная ревизионистская клика Тито тоже использует подобные слова, чтобы обругать Сталина, говоря, что Сталин был «диктатором» «в системе абсолютной личной власти». Таким образом, ясно, что «борьба с культом личности» выдвинутая руководством КПСС, перешла по наследству от Бакунина, Каутского, Троцкого и Тито, которые использовали ее для нападения на вождей пролетариата и разрушения пролетарского революционного движения»[33].
Является ли Югославия социалистической страной?
…Но ни переход в руки акционерных обществ, ни превращение в государственную собственность не уничтожают капиталистического характера производительных сил. Фридрих Энгельс
Третья статья, опубликованная в газете «Женьминь Жибао» и журнале «Хунци» в качестве ответа на открытое письмо ЦК КПСС озаглавлена «Является ли Югославия социалистической страной?». Ситуация с Югославией также являлась одним из важнейших пунктов разногласий между КПК и КПСС. Есть такая пословица: «Бьют по мешку, подразумевают осла». Югославия, раньше других соцстран отошедшая от революционного марксизма, и была таким мешком, удары по которому больно отдавались оппортунистами и ревизионистам всего мира, в первую очередь – СССР. И поскольку Югославия первая из стран, где победили коммунисты прошла по пути перерождения и контрреволюции, китайские коммунисты уделили ей большое внимание. Разрыв югославских руководителей с мировым коммунистическим движением и социалистическими странами произошел в 1948 году. Ему предшествовала длинная история их отхода от революционных принципов и сближения с империализмом. В ходе освободительной войны против германского фашизма руководящая группа Компартии Югославии (Тито, Кардель, Ранкович, Джилас) установила связь с англичанами, имевшими стратегические интересы на Балканах. Связь с империалистами оказалась явно более прочной и тесной, чем того требовала борьба с германским фашизмом. Еще в 1940 году (до образования антигитлеровской коалиции) Тито устанавливает связь с Коминтерном по секретной радиостанции установленной в доме сотрудника английских спецслужб SIS (Secret Intelligence Service) В.Велебита. Затем Тито скрывается в виллах проанглийски настроенных буржуа в Белграде. В августе 1944 года он встречается с Черчиллем без свидетелей, в присутствии с югославской стороны только Ольги Нинчич, дочери известного буржуазного деятеля Югославии, занимавшего пост министра в королевском правительстве в 20-е годы. После оккупации Югославии немцами отец Нинчич бежит в Лондон и попадает в состав югославского правительства в изгнании. Нинчич же каким-то образом попадает в окружение Тито, продолжая при этом, поддерживать связь с родителями[34]. Не совсем понятное сотрудничество верхушки югославских коммунистов и английских империалистов, на которое закрывали глаза в ходе войны, начинает настораживать советских руководителей по ее окончании. К тому же югославское руководство довольно странно ведет себя как во внутренней политике, так и в отношениях с СССР. В конечном итоге, И.В.Сталин и В.М.Молотов пишут руководителям КПЮ несколько писем, в которых критикуют их политику. Во-первых, Сталин и Молотов писали о том, что к Советской армии и советским гражданским специалистам в Югославии имелось враждебное отношение. Во-вторых, советские лидеры указывали на недопустимость ситуации, когда в Министерстве иностранных дел Югославии работают агенты английских спецслужб: «нам совершенно непонятно почему английский шпион Велебит все еще находится в составе Министерства иностранных дел Югославии в качестве помощника министра. Югославский товарищи знают, что Велебит – английский шпион… Возможно Югославское правительство собирается использовать Велебита именно как английского шпиона. Как известно, буржуазные правительства считают вполне для себя приемлемым иметь в своем составе шпионов великих империалистических держав, снисхождение которых хотели бы обеспечить, и согласны, таким образом, поставить себя под контроль этих государств. Мы такую практику считаем для марксистов недопустимой. Как бы то ни было, Советское правительство не может ставить свою переписку с Югославским правительством под контроль английского шпиона»[35]. В-третьих, Сталин и Молотов писали: «Нынешнее положение Компартии Югославии вызывает у нас тревогу. Странное впечатление производит факт, что Компартия Югославии, являясь правящей партией, еще до сих пор полностью не легализована и находится в полулегальном состоянии. Решения партии, как правило, не публикуются в печати. Не обнародуются также сообщения о партийных собраниях»[36]. На деле Компартия была растворена в широком народном фронте, включавшем различные, в том числе буржуазные, силы. По мнению Сталина и Молотова это наносило вред КПЮ и делу югославской революции. В-четвертых, Сталин и Молотов отмечали, что в КПЮ отсутствует выборность сверху донизу в организациях. Фактически группа Тито в руководстве КПЮ вела дело к тому, чтобы в союзе с английской и югославской буржуазией свернуть социалистическую революцию. На этом пути Тито пришлось уничтожить большую часть Коммунистической партии. С 1948 по 1956 год из 285147 членов КПЮ было исключено 218378 человек, то есть большинство тех, кто руководил борьбой с фашизмом, за социалистическую революцию. Эти люди попали в концлагеря «Голый Оток», «Святой Гргур», «Билеч», «Мермер» и другие. Несмотря на все это, «свободная» пресса капиталистических стран не уставала восхвалять Тито, как «хорошего коммуниста», а Югославию, как страну «демократического», «гуманного социализма» с «человеческим лицом». Молчали о преступлениях ревизиониста Тито и «борцы за права человека» и «совести наций», типа Александра Солженицына. За что такие похвалы коммунисту со стороны буржуазии? За то, что Тито твердо решил строить «рыночный социализм», то есть не уничтожать товарно-денежных отношений, и открыто порвал с СССР и другими соцстранами, назвав Советский Союз «империалистическим государством», «с единственным стремлением покорить большую часть человечества»[37]. В 1948 году СССР и другие социалистические страны разорвали свои отношения с Югославией. Но, с приходом к власти группы Хрущева отношение к Югославии изменилось. В мае 1955 года Хрущев нанес визит в Белград и в самом первом своем выступлении выразил «искреннее сожаление» по поводу разрыва советско-югославских отношений. С тех пор Югославия стала чуть ли не примером для Хрущева и советского руководства. Советские лидеры закрывали глаза на творящееся в Югославии. В своем докладе на ХХ съезде Хрущев возложил всю вину на разрыв с Югославией на Сталина, сказав, что никаких серьезных противоречий не было. Отношение к югославской проблеме китайских лидеров изначально было иным. Они одобряли возобновление отношений с Югославией лишь как попытку вернуть эту страну на путь социализма. В письме ЦК КПК ЦК КПСС от 10 июня 1954 года по поводу возобновления отношений между СССР и Югославией китайские коммунисты писали: «Мы должны учитывать, что югославские руководители зашли довольно далеко в своих отношениях с империалистами, в силу этого они могут отвергнуть наши усилия и отказаться от возврата на путь социализма… Но даже и в этом случае это все же не принесет какого-либо ущерба в политическом отношении для лагеря мира, демократии и социализма, напротив, это еще более разоблачит лицемерие югославских руководителей перед лицом югославского народа и народов всего мира»[38]. Но, возобновление отношений с Югославией не вернули эту страну на путь социализма. Наоборот, крайняя форма ревизионизма, господствовавшая в Югославии, стала во многом образцом для руководителей КПСС. В статье «Является ли Югославия социалистической страной?», появившейся в 26 сентября 1963 года, китайские марксисты анализируют положение в Югославии, показывая, к чему ведет ревизионизм на практике. Китайские руководители отмечали, что частный капитал занимает важное место в экономике страны. «Группам граждан» разрешено «создавать предприятия» и «нанимать рабочую силу», то есть в стране сохранялась капиталистическая эксплуатация рабочих. Частному капиталу были созданы льготные налоговые и административные условия для развития, а также фактически была ликвидирована государственная монополия внешней торговли. Существует немало частных предприятий, на которых трудится от пяти до шести сотен рабочих. В югославской деревне, говорилось в статье, происходит «широкое развитие капитализма». «Следуя по капиталистическому пути, титовская клика разработала в 1959 году «Закон об использовании сельскохозяйственных земель». Законом предусматривается передача земель крестьян-единоличников под «принудительное управление» «земледельческих кооперативов общего типа» или «сельскохозяйственных имений» в случае, если эти крестьяне не в состоянии обрабатывать свою землю в соответствии с установленными требованиями. Фактически это значит развивать капиталистические сельскохозяйственные фермы путём экспроприации крестьянской бедноты и насильственного присвоения её земель. Это — самый типичный капиталистический путь развития сельского хозяйства». Вместо социалистической коллективизации сельского хозяйства югославские руководители воспевали уничтожение и поглощение мелких собственников более крупными в ходе рыночной конкуренции, говорилось в статье. «Экспроприировать крестьянскую бедноту и развивать капиталистические сельскохозяйственные фермы — такова основная политика титовской клики в области сельского хозяйства. В 1955 году Тито говорил: «Мы не оставляем той мысли, что в Югославии наступит день, когда будут каким-то образом объединены мелкие хозяйства… В Америке уже пришли к этому. Мы должны найти это решение». «Реставрация капитализма в Югославии находит свое выражение не только в широком развитии частного капитала в городе и капитализма в деревне, – писали редакции «Женьминь Жибао» и «Хунци», – но и, что ещё более важно, в том, что «общественные» предприятия, занимающие решающее место в экономике Югославии, уже переродились». «Экономика титовской клики, построенная на так называемом «рабочем самоуправлении», представляет собой государственный капитализм особого типа. Это не государственный капитализм в условиях диктатуры пролетариата, а государственный капитализм в условиях, когда титовская клика превратила диктатуру пролетариата в диктатуру бюрократическо-компрадорской буржуазии. Средства производства на предприятиях «рабочего самоуправления» принадлежат не одному или нескольким капиталистам, они фактически принадлежат бюрократическо-компрадорской буржуазии нового типа, представителями которой является титовская клика и которая включает в себя чиновников-бюрократов, директоров предприятий и др. Прикрываясь именем государства, находясь в зависимости от американского империализма и рядясь в тогу социализма, эта бюрократическо-компрадорская буржуазия прибрала к своим рукам достояние, принадлежавшее трудящимся. Система так называемого «рабочего самоуправления» по существу представляет собой систему жестокой эксплуатации при господстве бюрократическо-компрадорского капитала. С 1950 года титовская клика опубликовала ряд законов, и постановлений, предусматривающих введение так называемого «рабочего самоуправления» на фабриках, рудниках, дорожных, транспортных, торговых, сельскохозяйственных, лесных, коммунальных и других государственных предприятиях. Так называемое «рабочее самоуправление» выражается главным образом в передаче предприятий под управление так называемых «трудовых коллективов», в предоставлении предприятиям права самим закупать сырьё, определять ассортимент, объём и цены выпускаемой продукции, сбывать свою продукцию на рынке, определять зарплату и определять распределение части прибыли. Югославские законы также предусматривают право предприятий по своему усмотрению покупать, продавать и арендовать основные средства». «Отношения между директорами и рабочими на предприятиях так называемого «рабочего самоуправления» представляют собой по сути дела отношения между нанимателями и нанимаемыми, между эксплуататорами и эксплуатируемыми. Действительное положение таково: директор имеет право определять производственные планы и профиль хозяйственной деятельности предприятия, распоряжаться средствами производства, определять распределение доходов предприятия, принимать и увольнять рабочих, а также отменять решения «рабочего совета» или «управленческого комитета». «Титовская клика сама признаёт, что на таких предприятиях существует огромная разница не только между окладом директора и зарплатой рабочего, но и между получаемыми ими долями от прибылей. На некоторых предприятиях директора и весь руководящий персонал при распределении прибыли получают в 40 раз больше, чем рабочие. «На некоторых предприятиях группы руководителей получили премии в сумме, равной фонду заработной платы целого коллектива». Директора предприятий, пользуясь своими особыми правами, под всякими предлогами загребают большие суммы денег. Кроме того, крупным источником их доходов служат также взяточничество, казнокрадство, хищения. Широкие массы рабочих живут в бедности. Они не гарантированы от безработицы. Многие из них лишаются работы из-за банкротства предприятий. Согласно официальным статистическим данным, в феврале 1963 года число безработных достигло 339 тысяч человек, что примерно равно 10 процентам всех занятых на производстве рабочих Югославии. Ежегодно рабочие массами эмигрируют за границу. 25 сентября 1961 года югославская газета «Политика» сама признала, что «существует значительная пропасть между отдельными рабочими и служащими и что первые смотрят на последних как на «бюрократию», которая «съедает» их зарплату». Статья «Является ли Югославия социалистической страной?» также показывала, что под руководством группы Тито страна превратилась фактически в придаток империализма: «По неполным данным, за период со времени окончания второй мировой войны и до января 1963 года США и другие империалистические государства предоставили титовской клике различного рода «помощь» на сумму в 5,46 миллиарда долларов; из них американская «помощь» составила свыше 60 процентов, то есть примерно 3,5 миллиарда долларов. Подавляющая часть американской «помощи» была предоставлена после 1950 года. Американская «помощь» служит финансово-экономической опорой для Югославии. По официальным данным, займы, предоставленные титовской клике Соединёнными Штатами и контролируемыми ими международными финансовыми организациями в 1961 году, составили более 346 миллионов долларов, или 47,4 процента доходной части союзного бюджета Югославии за тот же год…». Крах «рыночного социализма» в Югославии наглядно показал, что Компартия Китая была права в своей критике. Долгое время система «рыночного, самоуправляемого, гуманного, демократического социализма» держалась на гигантских объемах кредитов, получаемых от стран Запада, прежде всего от США. Однако, с началом процесса «перестройки» и рыночных реформ в СССР, Югославия перестала быть нужна империализму, как пример «другого», «хорошего» социализма и как критик социализма под маркой «коммунистов». Кредиты давать перестали. 18 декабря 1989 года премьер министр Югославии А.Маркович в своем докладе парламенту сказал, что экономическая система «рыночного социализма» просто не сможет больше существовать без мощных кредитных вливаний МВФ. По его мнению, из этой ситуации было только два выхода: либо переход к плановой экономике, либо полная реставрация капитализма. Первый путь, по словам Марковича, был в то время невозможен, поэтому ставку сделали на второй: дали гарантию иностранному капиталу и предоставили свободу покупать любые средства производства, а также легализовали собственных подпольных миллиардеров и объявили приватизацию[39]. Практика Югославии является доказательством правоты Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, считавших, что сущность социализма заключается в преодолении товарного производства и построении планового, нерыночного хозяйства. Марксистский тезис о том, что сохранение товарного производства при социализме приведет к реставрации капитализма, также нашел свое подтверждение в трагической истории Югославии второй половины ХХ века. Однако, империалисты не оставили в покое Югославию и после того, как там был полностью реставрирован частнособственнический капитализм. В 1990-е годы страна была расчленена по национальному признаку, были развязаны кровопролитные гражданские войны. В конце концов, империалисты оккупировали Косово и после массированных бомбардировок установили проамериканское правительство в Республике Югославия.
Апологеты неоколониализма
…Возможна победа социализма первоначально в немногих или даже одной, отдельно взятой капиталистической стране. Победивший пролетариат этой страны, экспроприировав капиталистов и организовав у себя социалистическое производство, встал бы против остального, капиталистического мира, привлекая к себе угнетенные классы других стран, поднимая в них восстания против капиталистов... В.И.Ленин
Европа свалит физический труд – сначала сельскохозяйственный и горный, а потом и более грубый промышленный – на плечи темнокожего человечества, а сама успокоится на роли рантье, подготовляя, может быть, этим экономическую, а затем и политическую эмансипацию краснокожих и темнокожих рас. Шульце-Геверниц
Начало 60-х годов стало периодом особенно активной антиимпериалистической борьбы. В это время завоевали независимость большинство стран Африки, находившиеся до в положении колоний европейских империалистических держав. Народы Азии, Африки и Латинской Америки поднимались на борьбу с империализмом. К тому времени ряд в прошлом зависимых от империализма стран – Китай, Вьетнам, Корея и Куба – уже встал на путь социализма. Отношение к этой борьбе всегда отличало революционеров от оппортунистов. Уже Маркс и Энгельс понимали, что центр революционной борьбы может переместиться из самых развитых капиталистических стран. «Революция начнется на этот раз на Востоке, бывшем до сих пор нетронутой цитаделью и резервной армией контрреволюции» – отмечал Маркс в письме к Зорге 1877 году, имея ввиду Россию. Каутский, тогда еще марксист, писал в 1902 году в статье «Славяне и революция»: «Революционный центр передвигается с запада на восток. В первой половине ХIХ века он лежал во Франции, временами в Англии. В 1848 году и Германия вступила в ряды революционных наций... Новое столетие начинается такими событиями, которые наводят на мысль, что мы идем навстречу дальнейшему передвижению революционного центра, именно: передвижение его в Россию». Этот прогноз оправдался и в 1905 и в 1917 году. В 1923 году в статье «Лучше меньше, да лучше» Ленин писал о том, что революционный центр и дальше будет двигаться на «восток»: «Исход борьбы зависит, в конечном счете, от того, что Россия, Индия, Китай и т.п. составляют гигантское большинство населения. А именно это большинство населения и втягивается с необычайной быстротой в последние годы в борьбу за свое освобождение...», капиталистические страны Запада, несомненно, проделывают свой путь к социалистической революции, но делают это они весьма своеобразно «не равномерным "вызреванием" в них социализма, а путем эксплуатации одних государств другими» в результате чего народы Азии и Африки включаются в революционное движение. В четвертой статье по поводу открытого письма ЦК КПСС газета «Женьминь Жибао» и журнал «Хунци» писали о различных подходах советской и китайской партий к вопросу о борьбе народов колониальных и полуколониальных стран за свое освобождение. Китайцы утверждали, что лидеры КПСС связывают окончание борьбы с колониализмом с получением бывшими колониями формальной независимости. Однако, «многие из этих стран полностью не сбросили империалистический и колониальный контроль и порабощение и остаются объектами империалистического грабежа и агрессии, равно как и ареной конкуренции между старыми и новыми колониалистами. В некоторых странах, старые колониалисты превратились в неоколониалистов и сохранили свое колониальное управление при помощи своих агентов»[40]. К сожалению, мы и до сих пор можем наблюдать такие механизмы сохранения контроля со стороны империализма над зависимыми странами. Китайские коммунисты писали, что методы неоколониальной эксплуатации могут быть не менее изощренными и не менее разрушительными, чем старый колониализм. Это и сегодня верно: со «старым» колониализмом покончено, но разрыв в уровне жизни между бедными и богатыми странами продолжает расти, экономики беднейших стран душит долговая удавка, неэквивалентный обмен и прямой диктат транснациональных корпораций, а рабочий класс этих стран живет в нищете и бесправии. Лидеры КПСС, говорилось в письме КПК, сводят все противоречия, существующие в мире, к противоречию между империалистической системой и мировой системой социализма. КПК противопоставляло этому взгляду следующую концепцию: фундаментальными противоречиями в современном мире являются «противоречие между социалистическим лагерем и лагерем империализма, противоречие между пролетариатом и буржуазией в капиталистических странах, противоречие между угнетенными нациями и империализмом, и противоречия между империалистическим государствами и между группами монополистических капиталистов»[41]. Такой взгляд на капиталистическую систему, как на клубок противоречий, каждое из которых может выходить на первый план в то или иное время в той или иной стране больше соответствует ленинскому подходу к анализу монополистического капитализма. Критикуя политику КПСС как излишне осторожную, китайские марксисты писали: «Считая себя мудрецами, они делают только то, что «и полезно, и безопасно», они страшно боятся рассориться с империалистическими странами, поэтому всемерно выступают против национально-освободительного движения и увлекаются установлением в мире «сфер влияния» между двумя так называемыми ультравеликими державами. Критика Сталина в адрес ликвидаторов как раз и создает портрет нынешних руководителей КПСС. Следуя по стопам ликвидаторов, они ликвидируют внешнюю политику Октябрьской революции и идут по пути национализма и перерождения. И.В. Сталин в своё время предупреждал: «…ясно, что только на основе последовательного интернационализма, только на основе внешней политики Октябрьской революции может сохранить за собой первая победившая страна роль знаменосца мирового революционного движения, что путь наименьшего сопротивления и национализма во внешней политике означает путь изоляции и разложения первой победившей страны». Это предупреждение Сталина имеет серьёзное актуальное значение и для нынешнего руководства КПСС». В общих чертах противоречие в политике КПСС и КПК сводилось к тому, что советские руководители превратили свою международную политику в «искусство возможного», отказываясь от бескомпромиссной борьбы с империализмом, они больше думали о своих национальных интересах, не понимая, что только развитие и наиболее широкий размах мировой революции может позволить укрепиться социализму в СССР и других социалистических странах, и что задержка, «застой» в развитии мировой революции неминуемо приведет к откату назад и той или иной форме реставрации внутри СССР. Так, собственно, и произошло. Нельзя, однако, не отметить, что, несмотря на грубые ошибки руководства, и в хрущевско-брежневский период СССР оказывал большую помощь национально-освободительному движению. Даже сам факт существования Советского Союза служил катализатором освобождения народов от колониального ига.
Пролетарская революция и хрущевский ревизионизм
Думать, что… революцию можно проделать мирно, в рамках буржуазной демократии, приспособленной к господству буржуазии, — значит либо сойти с ума и растерять нормальные человеческие понятия, либо отречься грубо и открыто от пролетарской революции. И.В.Сталин
Ко времени написания восьмого ответа КПК КПСС: «Пролетарская революция и хрущевский ревизионизм» лидеры китайской партии уже определенно осознавали себя коллективным Лениным, а своих оппонентов из советской партии – коллективным Бернштейном и Каутским. Во много, это примерно так и было, если оценивать позиции КПК и КПСС, а не теоретический уровень рассмотрения проблем, который был пониже, чем в социал-демократическом движении начала века. Заголовок восьмой статьи в ответ на открытое письмо ЦК КПСС был выбран явно исходя из такой нескромной исторической аналогии – с намеком на название работы Ленина «Ренегат Каутский и пролетарская революция». В самой статье взгляды Хрущева и советских руководителей по вопросам пролетарской революции сравнивались с соответствующими взглядами известных ренегатов марксизма и теоретиков II Интернационала – Карла Каутского и Эдуарда Бернштейна. В статье приводились слова Хрущева, сказанные им на ХХ съезде и ставшие руководством для КПСС и многих компартий мира, о том, что парламент «можно превратить из органа буржуазной демократии в орудие действительной народной воли», если завоевать там «прочное большинство»[42]. Фактически это повторение позиции Бернштейна, защитника «легальной парламентской дороги к социализму», без насильственной революции, слома старой государственной машины и диктатуры пролетариата, - рубили в открытую, уже без всякой дипломатии, китайские коммунисты. Бернштейн считал, что капитализм может мирно «перерасти» в социализм. Каутский, встав на путь ревизионизма, также стал выступать переход к социализму путем завоевания большинства в парламенте и превращение парламента в «хозяина» правительства – строили неприятный для советских лидеров ряд их идейных предшественников китайцы. Мао Цзэдун и КПК, отстаивая революционные принципы, писали, что ошибочное положение о мирном переходе от капитализма к социализму «по существу, является открытой ревизией марксистско-ленинского учения о государстве и революции, открытым отрицанием всеобщего значения пути Октябрьской революции». «Марксизм открыто заявляет о неизбежности насильственной революции. Он указывает, что насильственная революция есть повивальная бабка, без которой не обходится рождение социалистического общества, есть неминуемый путь замены буржуазной диктатуры диктатурой пролетариата, всеобщий закон пролетарской революции». Мао Цзэдун и китайские коммунисты напоминали лидерам КПСС, что «пролетарская партия ни в коем случае не должна строить свои идейные установки, революционный курс и всю работу на предположении, что империалисты и реакционеры пойдут на мирные преобразования». Китайцы высмеивали аргументы КПСС в пользу «мирного перехода к социализму». Лидеры КПСС говорили о том, что Маркс в свое время писал о возможности мирного перехода к социализму в Англии, а Ленин о возможности мирного развития революции в России в 1917. Однако, в КПСС «забыли», иронизировали китайцы, что Маркс и Ленин говорили о такой возможности, как об исключении, к тому же эта возможность нигде на деле не реализовалась. И дальше в том же духе: Лидеры КПСС утверждали, что в «Венгрии в 1919 году диктатура пролетариата была установлена мирными средствами». Но на деле, Венгерская компартия с самого своего основания выдвинула лозунг: «Разоружение буржуазии, вооружение пролетариата, установление власти Советов». Авторы статьи приводили цитаты лидера венгерских коммунистов Бела Куна и свергнутого руководителя буржуазного правительства, доказывающие, что переход к диктатуре пролетариата был осуществлен благодаря переходу армии на сторону революции. Китайские коммунисты разоблачали также утверждение о мирном характере победы социализма в Чехословакии в 1948 году. Тогда пришлось подавлять направляемый американским империализмом и местной буржуазией контрреволюционный путч путем применения вооруженной силы. Утверждения Хрущева о том, что создались «благоприятные международные и внутренние условия» в ряде стран для совершения социалистической революции «в мирных формах» вообще характеризовались как «арабская сказка». В качестве контраргумента приводились данные о том, что общее количество войск США в сравнении с 1939 годом возросло в 9 раз и составило 2,7 миллиона человек. В Великобритании численность полиции увеличилась с 67 тыс. человек в 1934 году до 87 в 1963 году. Во Франции за тот же период численность полицейских сил возросла с 80 до 120 тыс. человек и т.д. Американский империализм открыл по всему миру более 2200 военных баз, а численность его войск, находящихся за границей превысило 1 миллион человек. Американский империализм помогал Чан Кайши в ходе гражданской войны в Китае, прямым военным вмешательством помог подавить народные силы в ходе гражданской войны в Греции, вел агрессивную войну в Корее, высадил свои войска в Ливане, чтобы создать угрозу иракской революции, подавлял национально-освободительное движение в Конго, организовал попытку вторжения контрреволюционеров на Кубу. О каком же «мирном переходе к социализму» можно при этом можно говорить? Китайские коммунисты писали, что на тот момент около половины коммунистических партий в капиталистических странах действовали нелегально. Соответственно, для них вопрос завоевании «прочного большинства» в парламенте даже не стоял. «Например, Коммунистическая партия Испании работает в условиях белого террора и не имеет возможности участвовать в выборах. Жалко и трагично, что испанские коммунистические лидеры, подобно Ибаррури, вынуждены следовать Хрущеву в защите «мирного перехода» для Испании»[43]. Там же где компартии легальны, дискриминационные законы или нечестные выборы не позволяют коммунистам набрать значительное количество голосов. В общем, зюгановские сказки о завоевании большинства в парламенте, которые российские коммунисты слушают до сих пор, начал рассказывать еще Хрущев. «Даже если при определенных обстоятельствах коммунистическая партия сможет выиграть большинство мест в парламенте и в результате победы на выборах принять участие в правительстве, она не изменит буржуазной природы парламента или правительства, еще менее это будет означать слом старой и установление новой государственной машины. Абсолютно невозможно произвести фундаментальные общественные перемены, полагаясь на буржуазный парламент или правительство»[44]. Все революции, победившие после 2-ой мировой войны, от Китайской до Кубинской, «победили в вооруженной борьбе и в борьбе с вооруженной империалистической агрессией и интервенцией»[45]. Сколько раз пролетарское движение может наступать на одни и те же грабли? – спрашивали китайцы и тут же приводили примеры того, к чему приводит на практике тезис о «мирном пути к социализму». Так руководители Иракской компартии, руководствуясь этой теорией, не смогли противостоять вооруженному контрреволюционному перевороту, что привело к гибели многих коммунистов. Алжирская компартия, верная заветам Хрущева, выступала против вооруженной борьбы за освобождение страны от французского колониализма. Однако народные массы все равно вели вооруженную борьбу с оккупантами и победили. Авторитет компартии в результате этого катастрофически упал, а власть в стране получили левые националисты Бен Беллы. Статья завершалась цитатой из Манифеста Коммунистической партии Маркса и Энгельса, которую неплохо было бы перечитывать перед сном и многим сегодняшним коммунистам: «Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя».
О хрущевском псевдокоммунизме
Существуют ли у нас, в нашей Советской стране, условия, делающие возможным восстановление (реставрацию) капитализма? Да, существуют. Это, может быть, покажется странным, но это факт, товарищи. Мы свергли капитализм, установили диктатуру пролетариата и развиваем усиленным темпом нашу социалистическую промышленность, смыкая с ней крестьянское хозяйство. Но мы еще не вырвали корней капитализма. И.В.Сталин
Статья «О хрущевском псевдокоммунизме и его всемирно-историческом уроке» была опубликована 14 июля 1964 года, речь в ней шла о последствиях ревизионистской политики руководства КПСС внутри страны. Это, по задумке китайских коммунистов, был последний теоретический гвоздь в гроб хрущевско-брежневского руководства КПСС. Однако, безупречная с точки зрения марксизма критика так и не была доведена до широких масс в СССР (в то время как, кстати, советские открытые письма печатались в китайской печати на протяжении всей полемики). Анализируя условия, сделавшие возможной реставрацию капитализма в Советском Союзе и сегодня неплохо обратиться к китайским материалам сорокалетней давности. Ведь ко многим выводам, сделанным тогда КПК советские коммунисты пришли только в конце 80-х – начале 90-х годов прошлого века, да и то не все. Ко времени опубликования письма «О хрущевском псевдокоммунизме», XXII съезд КПСС одобрил теоретические «новшества» Никиты Сергеевича и объявил СССР – «общенародным государством», а КПСС «партией всего народа». Тем самым КПСС фактически отказалась от диктатуры пролетариата. В новой программе КПСС было записано: «обеспечив полную и окончательную победу социализма – первой фазы коммунизма – и переход общества к развернутому строительству коммунизма, диктатура пролетариата выполнила свою историческую миссию и с точки зрения задач внутреннего развития перестала быть необходимой в СССР»[46]. Лидеры КПК показывали, что новые теории КПСС являются на деле отказом от марксистского учения о государстве. Вкратце учение марксизма о государстве сводится к следующему. После победы пролетарской революции вместо диктатуры буржуазии должна возникнуть новая власть, власть победившего класса – диктатура пролетариата. Основываясь на опыте Парижской Коммуны 1871 года Маркс сделал вывод, что пролетариат не может просто взять в свои руки готовую государственную машину, доставшуюся по наследству от эксплуататорских классов, он должен сломать эту машину и выстроить на ее месте новую. Эта новая государственная машина не будет уже государством в собственном смысле этого слова, оно, постепенно выполняя свои задачи будет отмирать. Основной функцией пролетарского государства, по мнению Маркса, должно стать подавление сопротивления эксплуататорских классов и, в конечном счете, уничтожение классов, переход к бесклассовому коммунистическому обществу: «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата»[47]. Согласно мысли К. Маркса при социализме (который является первой фазой коммунистического общества) действует принцип: «каждый по способности – каждому по труду» (при полном коммунизме действует принцип: «каждый по способности – каждому по потребностям»). То есть при социализме сохраняется еще определенное неравенство при распределении: более способный, работник более высокой квалификации и т.п. будет получать от общества больше чем менее способный работник. Такое положение (распределение по труду) К. Маркс назвал буржуазным правом. Соответственно, на стадии социализма еще нужно государство, которое бы охраняло это «буржуазное право», некоторое неравенство. По Марксу это государство не может быть «ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата». Государство является машиной в руках господствующего класса, которую тот использует в целях подавления сопротивления угнетенных классов и сохранения status quo, существующего положения вещей. Пролетариат, взяв власть, строит свою государственную машину для подавления сопротивления буржуазии и других эксплуататорских классов, а также для уничтожения классов вообще. С уничтожением классов государство диктатуры пролетариата, выполнив свою функцию, сходит с исторической сцены, отмирает, поскольку подавлять больше некого, общество уже не нуждается в особой силе, стоящей над ним. Практика строительства нового общества в СССР позволила наполнить конкретным содержанием некоторые абстрактные принципы марксизма, а также и ввести нечто новое в марксистскую теорию. В основном эта работа была сделана И.В.Сталиным. В работе «Об основах ленинизма» И.В. Сталин пишет, что задачи диктатуры пролетариата могут быть решены только тогда, когда удастся «перевоспитать и переделать мелкобуржуазные слои в направлении, обеспечивающим организацию социалистического производства»[48]. Сталин неоднократно подчеркивает, что такая сложная задача не может быть решена одномоментно или серией революционных взрывов, а потребует для своего решения целую историческую эпоху. «Понятно, что бесклассовое общество не может прийти в порядке, так сказать, самотека. Его надо завоевать и построить усилиями всех трудящихся – путем усиления органов диктатуры пролетариата, путем развертывания классовой борьбы, путем уничтожения классов, путем ликвидации остатков капиталистических классов, в боях с врагами, как внутренними, так и внешними» - пишет Сталин[49]. В этой формуле, казалось бы, заложено противоречие: с одной стороны - движение к бесклассовому обществу, а с другой – усиление органов диктатуры пролетариата и развертывание классовой борьбы. Однако согласно марксистской концепции бесклассовое общество рождается в борьбе пролетариата с эксплуататорскими классами. Сталин пишет, что задачи диктатуры пролетариата могут быть решены только тогда, когда удастся «перевоспитать и переделать мелкобуржуазные слои в направлении, обеспечивающим организацию социалистического производства»[50]. Еще К. Маркс неоднократно сравнивал «отмершее» государство диктатуры пролетариата со спящим гигантом. Согласно марксистской теории, отмирание государства происходит не путем его ослабления, а наоборот, диалектический процесс отмирания государства предполагает постепенное его «засыпание» по мере «усиления». Руководство КПСС фактически отказалось от основных положений марксизма в своей новой партийной Программе 1961 года. Согласно ей «диктатура пролетариата выполнила свою историческую миссию». Однако по Марксу историческая миссия диктатуры пролетариата заключается в построении полного коммунистического общества, чего в СССР в 1961 году явно не наблюдалось. На тот момент не было полностью ликвидировано социально-экономическое неравенство. Фактически, советская наука о государстве пришла к тому, что всегда критиковалось: буржуазно-демократическому пониманию государства. То есть к признанию формально-юридического равенства, в то время как существует фактическое неравенство, классовое деление общества и привилегии для отдельных слоев. Классовая борьба выносилась Коммунистической партией Советского Союза «куда подальше» за рамки СССР на международную арену: Социалистическое общенародное государство «совместно с другими социалистическими государствами ведет классовую борьбу против империализма на международной арене»[51]. Все социальные слои советского общества с их часто различными и даже противоречащими интересами объединялись понятием «народ». «Народным» стало не только государство, но и партия: «Народ – решающая сила строительства коммунизма. Партия существует для народа, в служении ему видит смысл своей деятельности. Дальнейшее расширение и углубление связей партии с народом – необходимое условие успеха борьбы за коммунизм»[52]. Китайские коммунисты стремились показать, что отмена диктатуры пролетариата (пускай только в теории) в условиях, когда еще не ликвидированы окончательно классы, существует классовая борьба, товарное производство и т.п. ведет к поражению социализма. «Объявляя об отмене диктатуры пролетариата в Советском Союзе, - писали китайские авторы, - хрущёвская ревизионистская клика ссылалась главным образом на то, что в Советском Союзе якобы уже ликвидированы враждебные классы, что там больше нет классовой борьбы. Но каково действительное положение в Советском Союзе? Есть ли там враждебные классы и классовая борьба? После победы Великой Октябрьской социалистической революции в СССР была установлена диктатура пролетариата. В результате национализации промышленности и коллективизации сельского хозяйства была ликвидирована капиталистическая частная собственность и утверждена социалистическая всенародная и коллективная собственность. Вместе с тем за несколько десятков лет были достигнуты великие успехи в социалистическом строительстве». «Однако в Советском Союзе и после завершения национализации промышленности и коллективизации сельского хозяйства всё ещё существуют уже свергнутые, но ещё не окончательно уничтоженные старая буржуазия и другие эксплуататорские классы; существует политическое и идеологическое влияние буржуазии; существуют стихийные силы капитализма в городе и в деревне; непрерывно рождаются новые буржуазные элементы и новые кулаки; на протяжении всего этого длительного периода шла и идёт классовая борьба между пролетариатом и буржуазией, между двумя путями — социалистическим и капиталистическим — в политической, экономической и идеологической областях». На основании многочисленных фактов, почерпнутых из советской прессы, китайские марксисты делали вывод о существовании в СССР классовой борьбы и опасности реставрации капитализма: «Хрущёв же после своего прихода к руководству партией и государством в Советском Союзе стал проводить целый ряд ревизионистских; политических установок, всемерно способствуя развитию сил капитализма, что привело к новому обострению в Советском Союзе классовой борьбы между пролетариатом и буржуазией, борьбы между двумя путями — социалистическим и капиталистическим. Стоит лишь перелистать советские газеты последних лет, как в глаза бросится множество фактов, свидетельствующих о том, что в советском обществе не только имеются многочисленные элементы старых эксплуататорских классов, но и рождаются в большом количестве новые буржуазные элементы, усиливается классовое расслоение. Посмотрим сначала, как орудуют всякого рода буржуазные элементы на советских предприятиях, являющихся всенародной собственностью. Руководители ряда промышленных предприятий и их сообщники, злоупотребляя своим служебным положением, используют оборудование и материалы государственных промышленных предприятий, создают «подпольные цехи», занимаются частным производством, продают продукцию налево и делят между собой выручку, наживая на этом огромные барыши. Приведём примеры. Руководители одной из фабрик товаров военного ассортимента в Ленинграде, поставив на «все ключевые посты» своих людей, «превратили государственное предприятие в частное». Организовав в частном порядке производство ряда товаров невоенного ассортимента, они за три года только на изготовлении авторучек получили выручку в 1 200 тысяч рублей (в старых деньгах). В числе этих людей оказался человек, который «в двадцатых годах» «был нэпманом» и «воровал всю жизнь» («Красная звезда», 19 мая 1962 г.). В Узбекистане директор одной шелкоткацкой фабрики сколотил свою группу людишек, в которую входили главный инженер, главный бухгалтер, начальник отдела снабжения и сбыта, начальники цехов и другие, они-то и стали «новоявленными предпринимателями». Заготовив с помощью различных связей свыше десяти тонн вискозы и натурального шелкового сырья, они занялись «производством неучтённой продукции». Рабочих они нанимали без оформления документов и установили «двенадцатичасовой рабочий день» («Правда Востока», 8 октября 1963 г.). Директор одной мебельной фабрики в Харькове, открыв «нелегальный трикотажный цех», вёл подпольные операции. У этого директора «было несколько жен, несколько автомашин, несколько домов, 176 галстуков, около сотни сорочек, десятки костюмов». Кроме того, он всегда крупно играл на скачках («Правда Украины», 18 мая 1962 г.). Такие люди не действуют в одиночку. Они всегда устанавливают связи и действуют заодно с работниками государственных органов снабжения, торговой сети и других учреждений. У них есть заступники и агенты в органах милиции и в судебных учреждениях. Они даже пользуются поддержкой и покровительством со стороны высших руководящих работников государственных учреждений. Возьмём примеры. Заведующий мастерскими при одном психоневрологическом диспансере в Москве и его сообщники создали «подпольное предприятие», за взятки «приобрели 58 трикотажных машин» и большое количество сырья, установили связи с «52 фабриками, артелями и колхозами» и за несколько лет нажили три миллиона рублей. Они сумели подкупить сотрудников Отдела борьбы с хищениями социалистической собственности и спекуляцией, контролёров, ревизоров, инспекторов и других («Известия», 20 октября 1963 г., и «Неделя» (Воскресное приложение к газете «Известия»), 1964, №12). Директор одного машиностроительного завода в РСФСР вкупе с заместителем директора другого машиностроительного завода и другими лицами, всего 43 человека, разбазарили более 900 ткацких станков, продав их фабрикам Средней Азии, Казахстана и Кавказа, руководители которых занимались подпольным производством («Комсомольская правда», 9 августа 1963 г.). В Киргизии шайка из 40-50 человек, прибрав к рукам две фабрики, организовала там подпольное производство, расхитила государственное имущество на сумму свыше 30 миллионов рублей. В эту шайку входили председатель Госплана республики и заместитель министра торговли, семь начальников управлений и заведующих отделами Совета Министров республики, совнархоза, Госконтроля, а также «крупный кулак, бежавший из ссылки» («Советская Киргизия», 9 января 1962 г.). Приведённые выше примеры показывают, что промышленные предприятия, на которых орудовали перерожденцы, формально считались социалистическими, а фактически были превращены в капиталистические предприятия и служили источником наживы для этих людей. Отношения между этой категорией людей и рабочими стали отношениями между эксплуататорами и эксплуатируемыми, угнетающими и угнетёнными. Разве такие перерожденцы, которые владеют и распоряжаются частью средств производства и эксплуатируют чужой труд, не являются самыми настоящими буржуазными элементами? Разве их сообщники из должностных лиц государственных учреждений, которые, действуя вкупе с ними, злоупотребляли своим положением, занимались коррупцией и взяточничеством, делили награбленное добро и принимали, таким образом, участие в различного рода эксплуататорской деятельности, не являются также самыми настоящими буржуазными элементами? Совершенно очевидно, что все эти люди принадлежат к враждебному пролетариату классу, к классу буржуазии, а их антисоциалистическая деятельность как раз и представляет собой классовую борьбу — наступление буржуазии на пролетариат». Авторы статьи приводили подобные факты также и из колхозной жизни, когда колхозы фактически превращались в капиталистические предприятия, где эксплуатировался труд колхозников, а прибыль присваивалась директорами и другими руководителями. «Помимо государственных предприятий и колхозов имеется также большое количество буржуазных элементов в городах и деревнях Советского Союза. Одни из них, создав частные предприятия, занимаются частным производством и сбытом; другие, организовав частные подрядные бригады, открыто принимают подряды на строительные работы от государственных или кооперативных предприятий; третьи открывают частные гостиницы. Одна «советская капиталистка» в Ленинграде, наняв рабочих, занялась производством и сбытом капроновых кофточек, её «ежедневный доход составлял семьсот рублей в новых деньгах («Известия», 9 апреля 1963 г.). Хозяин одной мастерской в Курской области изготовлял и продавал по спекулятивной цене валяную обувь. У него имелось 540 пар валяной обуви, золотые монеты общим весом восемь килограммов, три тысячи метров добротных тканей, 20 ковров, 1 200 килограммов шерсти и много других ценностей («Советская Россия», 9 октября 1960 г.). Один частный предприниматель в Гомельской области «нанимал рабочих и мастеров» и за два года выполнил по повышенным расценкам подрядные работы по строительству и капитальному ремонту обжигательных печей на 12 заводах («Известия», 18 октября 1960 г.). В Оренбургской области были открыты «сотни частных гостиниц» и «пунктов перевалки грузов», благодаря чему «колхозные и государственные деньги» текли «в карманы содержателей заезжих дворов» («Сельская жизнь», 17 июля 1963 г.)». «Некоторые занимаются коммерческой спекуляцией: закупают товары по низким ценам, а продают втридорога, завозят товары из далеких мест и получают баснословные прибыли». «Одних этих данных достаточно для доказательства того, что в Советском Союзе — в городе и деревне, в промышленности и сельском хозяйстве, в сфере производства и сфере обращения, в хозяйственных ведомствах и партийных и государственных органах в низовых и вышестоящих руководящих учреждениях — широко наблюдается бешеная деятельность враждебной пролетариату буржуазии. Эта антисоциалистическая деятельность есть не что иное, как острая классовая борьба буржуазии против пролетариата. Вообще говоря, не удивительно, что в социалистических странах новые и старые буржуазные элементы ведут наступление на социализм. И в этом нет ничего страшного, если партийные и государственные руководители придерживаются марксизма-ленинизма. Однако ныне в Советском Союзе этот вопрос приобрел серьёзный характер потому, что там руководство партией и государством оказалось в руках хрущёвской ревизионистской клики, потому, что в советском обществе появилась буржуазная привилегированная прослойка». Далее авторы статьи анализировали социальную базу хрущевского ревизионизма, они писали, что в советском обществе образовалась «привилегированная прослойка», которая «состоит из перерожденцев в среде руководящих кадров партийных и государственных учреждений, предприятий и колхозов и из буржуазных интеллигентов; эта прослойка противостоит советским рабочим, крестьянам и широким массам интеллигенции и кадровых работников». «Хрущёвская ревизионистская клика проводила одну за другой чистку и не раз сменяла в массовом порядке кадровых работников в масштабах всей страны как в центре, так и на местах, как в руководящих партийных и государственных органах, так и в хозяйственных органах и культурно-просветительных учреждениях. Изгоняя тех, кто не внушал ей доверия, эта клика сажала на руководящие посты своих приверженцев. Взять, к примеру, Центральный Комитет КПСС. По имеющимся данным, на XX съезде КПСС в 1956 году и XXII съезде в 1961 году из состава ЦК, избранного на XIX съезде ВКП(б) в 1952 году, было выведено около 70 процентов его членов. На XXII съезде КПСС в 1961 году из состава ЦК, избранного на XX съезде в 1956 году, также было выведено около 50 процентов. Остановимся теперь на местных органах КПСС. По неполным данным, накануне XXII съезда КПСС хрущёвская ревизионистская клика под предлогом «обновления кадров» произвела смену 45 процентов членов ЦК партий союзных республик, краевых и областных партийных комитетов, а также 40 процентов членов городских и районных комитетов партии. В 1963 году хрущёвская клика под предлогом создания так называемых «промышленных и сельскохозяйственных комитетов партии» ещё раз сменила больше половины членов ЦК партий союзных республик и областных партийных комитетов. В результате целого ряда таких реорганизаций советская привилегированная прослойка установила свой контроль над партийными, государственными и другими важными органами Советского Союза». С высоты исторического опыта поражения социализма в СССР мы должны признать справедливость и следующих слов китайских марксистов: «Эта привилегированная прослойка, присваивая плоды труда советского народа, получает доходы, превышающие в десятки и даже сотни раз доходы рядовых советских рабочих и крестьян. Представители этой прослойки получают громадные доходы в виде высокого жалования, больших премий, огромных гонораров и всевозможных личных надбавок. Более того, используя своё привилегированное положение, они занимаются различными злоупотреблениями, коррупцией, взяточничеством и хищениями. Полностью оторвавшиеся от советского трудового народа, они ведут буржуазный паразитический и развратный образ жизни. Эта привилегированная прослойка полностью переродилась в идеологическом отношении, полностью изменила революционным традициям большевистской партии, отказалась от великих идеалов советского рабочего класса. Она выступает против марксизма-ленинизма, против социализма. Сама изменив революции, она и другим не позволяет совершать революцию. Её единственная забота — как бы укрепить своё экономическое положение и политическое господство. Во всей своей деятельности эта привилегированная прослойка руководствуется лишь своими корыстными интересами». Анализ советского общества, проведенный китайскими коммунистами, вполне соответствует выводам современных российских коммунистов: «Общей основой перерождения ВКП(б)-КПСС явилось то, что все более нараставший отрыв высшего партийного руководства от партийной массы, а партийных организаций от трудовых коллективов, постепенно, но неуклонно создавал замкнутый, самовоспроизводящийся социальный слой, стоящий не только над рабочим классом, но и над самой партией, над массой ее рядовых членов» – писали в статье о партийной программе руководители Российской коммунистической рабочей партии Виктор Тюлькин и Алексей Сергеев[53]. Под воздействием стихийных сил рынка и их политических представителей в 1965 году в СССР была проведена известная экономическая реформа, вошедшая в историю под именем «косыгинской». Суть ее заключалась в следующем. Если существовавшая ранее «сталинская» система, предполагала в качестве главного показателя оценки эффективности работы предприятия снижение себестоимости продукции, то с 1965 года важнейшим показателем стали считать прибыль предприятия. Введение этого института рыночной экономики принесло громадный вред социализму и двинуло экономическую систему по капиталистическому пути. В результате директора предприятий стали гнаться за более «выгодной» продукцией в ущерб общественным интересам. Вместо снижения себестоимости стало выгодным увеличивать ее, то есть тратить как можно больше средств на производство продукции, так как это увеличивало «прибыль». Невыгодно стало внедрять научно-технические усовершенствования в производство, ведь они снижали себестоимость, а значит и прибыль. Появился значительный дефицит, поскольку предприятия предпочитали заниматься «выгодной» продукцией, в ущерб «невыгодной». Следствием введения показателя прибыли стал также и рост цен, поскольку директора предприятий стремились сбыть свою продукцию по возможно более высокой цене, добиваясь ее повышения на всех уровнях. После реформы 1965 года в СССР нарушился принцип соотношения двух видов «денег» - «счетных» и «трудовых». «Счетные» деньги применялись для расчета при планировании. Расчеты в натуральных показателях пересчитывались в «счетные» деньги для сведения в единый план различных отраслей хозяйства и отдельных предприятий. «Счетные» деньги вполне могли быть заменены пересчетом на рабочее время, что гораздо лучше отражало бы механизмы социалистической экономики. «Трудовые деньги» отражали долю работника в той части общественного продукта, которая шла на личное потребление. Этими же «деньгами» выплачивались пенсии, пособия и проч. Таким образом «трудовые деньги» при социализме были механизмом распределения по труду. Экономическая природа «счетных» и «трудовых» «денег» различна. Реформа 1965 года, не считаясь с этим фактом, разрешила предприятиям часть «счетных денег» переводить в фонд заработной платы, то есть превращать в «трудовые», это привело к появлению инфляции и дефицита. Если раньше «трудовых денег» старались выпускать ровно столько, сколько производилось продукта, предназначенного для личного потребления, то теперь соотношение грубо нарушалось. Получалось, что «трудовых денег» больше, чем продуктов, предназначенных для распределения, возникала масса необеспеченных денег. В результате этого особую значимость приобрело «тепленькое местечко» «поближе к кормушке». В привилегированную касту стали выделяться «аппаратчики» и работники торговли. Перестали сокращаться и начали увеличиваться различия в обеспеченности «центров» и «глубинки». При сохранении централизованной системы распределения продукты двигались, в основном, от центра к окраине, а поскольку денег было больше, чем продуктов, то на окраину доходило гораздо меньше, чем оседало в центре. Такая ситуация привела к вопиющей несправедливости, когда работники вместо того чтобы трудится и быть уверенными в том, что их труд будет справедливо оплачен, вынуждены были тратить силы на стояние в очередях, поездки в центр за теми или иными продуктами и т.п. Вся логика хрущевских, а затем брежневско-косыгинских реформ сводилась к расчленению единого хозяйственного организма, реанимации «обособленных производителей» и товарно-денежных отношений. В эту логику укладываются все меры послесталинских экономических нововведений 50-60-х гг.: хозяйственный расчет, ориентировка предприятий на прибыль, разрушение отраслевой системы управления промышленностью путем создания совнархозов. Прививка капитализма не замедлила сказаться: уже в годы восьмой пятилетки темпы прироста национального дохода снизились с 7,7% до 3,5%, а темпы роста производительности труда с 6,8 до 3%. С 1965 года начала падать средняя продолжительность жизни. Оставался ли СССР социалистической страной в годы хрущевско-брежневского ревизионизма? Социализм есть первая, незрелая фаза коммунизма на которой сохраняются капиталистические элементы и идет борьба между социалистическим и капиталистическим укладами. С этой точки зрения социализм в СССР существовал вплоть до принятия законов “О предприятии”, введения кооперативов, и приватизации основных средств производства, т.е. до конца 80-х – начала 90-х годов ХХ века. С другой стороны социализм есть «уничтожение классов» (Ленин), движение к коммунизму, расширяющееся обобществление собственности, уничтожение товарно-денежных отношений. С этой точки зрения нельзя назвать период 60-80-х гг. социализмом, поскольку имели место прямо противоположные тенденции. Появление же у общенародной собственности черт капитала может в какой-то мере говорить об образовании госкапиталистического уклада внутри социалистической экономики. Приобретение общенародной собственностью черт капитала, закономерно должно было привести (и привело) к приобретению партхозноменклатурой черт класса буржуазии, а рабочим классом СССР – черт эксплуатируемого пролетариата. В этом смысле верно определение, данное Мао Цзэдуном верхушке советской номенклатуры – «новая буржуазия». Однако в целом, экономика СССР оставалась социалистической и работала в интересах трудящихся, строились школы, больницы, в основном обеспечивался принцип распределения по труду. Таким образом, мы видим, что предостережения Мао Цзэдуна и Компартии Китая относительно возникновения внутри социалистического общества буржуазных элементов и сохранения возможности реставрации на всем периоде существования социализма не были беспочвенными.
* * * Маоистская пропаганда не осталась пустым звуком. Достаточно привести один факт: в 1965 году КПСС попыталась созвать международное совещание коммунистических и рабочих партий. Из 26-ти партий, приглашенных КПСС, семь партий: Албании, Китая, Индонезии, Японии, Кореи, Румынии и Вьетнама, твердо отказались принимать участие в этой встрече. Марксистско-ленинские партии Австралии, Бразилии и Индии также осудили эту встречу.
Идеологическая подготовка Культурной революции
Ничто реакционное не рухнет, если не нанести по нему удара. Это тоже нечто вроде подметания пола: где не пройдешься веником, там сор, как правило, не исчезнет сам собой. Мао Цзэдун
Мао Цзэдун и его сторонники в КПК не хотели, чтобы партия закостенела и превратилась, как это случилось в СССР, в бюрократическую машину, которая если и сохраняет социалистические завоевания, то только «постольку поскольку». Мао противился тому, чтобы движение к коммунизму обратилось в «застой». Тем не менее, правые группировки в КПК использовали сложившееся в стране и партии после выступления Пэн Дэхуая и свертывания Большого скачка соотношение сил для проведения реакционных мер. Лидеры «первой линии» руководства страны – Лю Шаоци, Дэн Сяопин – вели дело к тому, чтобы свернуть дальнейшее движение к коммунизму. Так уже в 1962 году Лю Шаоци говорил: «Впредь крупных массовых движений не будет». В прошлом социалистические преобразования и классовая борьба в Китае всегда принимала формы массовых движений, таких как «борьба против буржуазных правых», «курс трех красных знамен» и другие. Поэтому такое заявление премьер-министра Лю Шаоци было расценено левыми как отступление от социалистического курса. В 1962 году Дэн Сяопин говорил, что крестьяне «потеряли веру в коллективное хозяйство», «можно пойти на единоличный способ производства в деревне», ссылаясь на то, что якобы «довольно большое количество крестьян требует раздела земли»[54]. Лю Шаоци и Дэн Сяопином были сделаны и определенные шаги к восстановлению единоличной собственности на селе, они поддержали систему «сань цзы и бао», то есть разрешение приусадебных участков, свободного крестьянского рынка, мелкого производства и закрепление производственных заданий между отдельными дворами. Документ, одобряющий такую систему, был направлен Лю и Дэном от имени ЦК КПК на места, в результате чего практика «сань цзы и бао» стала распространяться. Это создавало серьезную угрозу реставрации капитализма на селе. Крестьянский рынок плюс хозяйственная самостоятельность отдельных семей не могла не привести к имущественному расслоению крестьян и возрождению эксплуатации. Разбогатевшие семьи потребовали бы раздела коллективной собственности и восстановления частного уклада. Правых в КПК это мало заботило. Именно в этот период Дэн Сяопином была выдвинута печально знаменитая формула: «Не важно какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей». Ему вторил Лю Шаоци, утверждавший: «Не надо бояться разгула капитализма», «Необходимо в достаточной мере отступить и в промышленности, и в сельском хозяйстве, в частности, закрепить производственные задания за крестьянскими дворами, восстановить единоличное хозяйство». Таким образом, правые лидеры готовы были поставить крест на победах социализма, которые были достигнуты к тому времени. Выступая на 10 пленуме ЦК КПК Мао Цзэдун описывал последствия предложенного Лю и Дэном курса: «В итоге получилось размежевание двух полюсов, распространились взяточничество и грабеж, спекуляция, приобретение наложниц, ростовщичество. С одной стороны, произошел рост богатства, с другой – усилилась нищета семей военных, павших героев, рабочих и кадровых работников, вынужденных выполнять пять видов работ, закрепленных за их дворами... Хрущев и то не осмелился открыто распустить колхозы»[55]. Но, не смотря на критику левых, Лю Шаоци и Дэн Сяопин продолжали удерживать в своих руках большую часть власти в партии и государстве. Под покровительством Отдела пропаганды ЦК КПК, в котором господствовали сторонники Лю Шаоци, началась систематическая критика линии Мао Цзэдуна, генеральной линии, Большого скачка и народных коммун. Эта критика велась группой публицистов и писателей, начиная с января 1961 года. Начало ей положила публикация в одном из пекинских журналов пьесы драматурга У Ханя «Разжалование Хай Жуя». Автор пьесы проводил параллели между событиями китайской древности и выступлением маршала Пэн Дэхуая против Мао Цзэдуна и левого курса, при этом Пэн Дэхуай брался под защиту, а Мао осуждался. Вышли и другие публикации за авторством У Ханя, Дэн То, Ляо Моша, в которых иносказательно высмеивался «курс трех красных знамен», этот курс характеризовался как «фанатизм», «горячка», «великое пустозвонство», «несбыточные мечтания». Эти выступления не были «недовольством снизу». Все публицисты, выступавшие против Мао, занимали высокие посты в партии и государстве: Дэн То – секретарь пекинского горкома КПК, Ляо Моша – зав. отделом горкома, У Хань – заместитель мэра Пекина. Они отражали настроения той части руководящих работников КПК, которые «устали» от массовых кампаний и курса на ускоренные социалистические преобразования и хотели «спокойной жизни», подобно застойному чиновничьему благополучию брежневского СССР. В целом их курс вел к постепенному отказу от движения к коммунизму и реставрации капитализма. Мао Цзэдун почувствовал опасность для социализма, исходящую от этой группировки, поэтому он и предложил сосредоточить огонь по так называемым «стоящим у власти и идущим по капиталистическому пути». «Помещики и кулаки – это режиссеры, стоящие за кулисами, - говорил он еще в 1964 году. – На авансцене же сейчас находятся разложившиеся кадровые работники. Они – эти перерожденцы – и есть группа, стоящая у власти». В начале 1966 года размежевание двух линий в КПК еще более усилилось. Совершенно различные по содержанию новогодние статьи вышли в газете «Женьминь Жибао» и журнале «Хунци». Фактически это были уже две разные программы дельнейшего развития страны. Газета «Женьминь Жибао» находилась под контролем Отдела пропаганды ЦК, где господствовали правые. Позже Мао Цзэдун назовет этот Отдел «чертогами владыки ада». Теоретический журнал «Хунци», напротив, пропагандировал линию Мао Цзэдуна. Его главным редактором был кандидат в члены Политбюро ЦК КПК Чэнь Бода. «Хунци» открыто писал о существовании в партии «двух политических линий», «обострении классовой борьбы», о том, что в политическую борьбу необходимо вовлечь широкие массы.
«Литературная» дискуссия и возникновение «штаба Мао Цзэдуна»
Великая пролетарская культурная революция началась с опубликования критической статьи товарища Яо Вэньюаня о пьесе «Разжалование Хай Жуя» зимой 1965 года Мао Цзэдун
Яо Вэньюань занимал сравнительно невысокий пост в партии, он возглавлял отдел пропаганды шанхайского горкома. Тем не менее, именно ему было поручено написание статьи, ставшей сигналом к Культурной революции. Статья с критикой пьесы У Ханя готовилась при участии секретаря Шанхайского горкома Чжан Чуньцяо и жены Мао Цзэдуна Цзян Цин. Мао не просто так выбрал Шанхай в качестве плацдарма для наступления на правых в партии, а молодых шанхайских руководителей в качестве основной ударной силы. Шанхай был и остается крупнейшим индустриальным городом Азии, где сконцентрировано большое количество пролетариата, занятого в крупной промышленности. Шанхай – рабочая столица Китая, поэтому неудивительно, что он оказался и наиболее левым городом, а тамошние руководители наиболее стойкими сторонниками линии Мао Цзэдуна. Яо Вэньюань раскрыл политический смысл пьесы У Ханя, как выступления против политики Мао. В пьесе, писал Яо, «проявляется желание восстановить частное хозяйство». Шанхайский пропагандист не указывал прямо на аналогию между «разжалованием Хай Жуя» и делом Пэн Дэхуая. Это было тактическим ходом: через некоторое время после ее опубликования удар нанес сам Мао: «Император Цзя-цзин разжаловал Хай Жуя, а мы в 1959 г. разжаловали Пэн Дэхуая. Пэн Дэхуай – это тот же Хай Жуй»[56]. После опубликования статьи с критикой У Ханя в Шанхае она была перепечатана в большинстве городов страны, но не в Пекине. Член Политбюро ЦК КПК и секретарь Пекинского горкома Пэн Чжэнь лично предупредил издательства, что перепечатка статьи запрещается. Лю Шао-ци и Дэн Сяопин также выступили против критики пьесы У Ханя. В феврале 1966 года, возглавляемая Пэн Чжэнем группа по делам культурной революции подготовила «Тезисы к докладу о текущей научной дискуссии». Появление этих тезисов было хитрым ходом, направленным на то, чтобы свести дискуссию вокруг пьесы «Разжалование Хай Жуя» к чисто академическим спорам и воздержаться от политических оценок. В «Тезисах» открыто осуждались «левые», то есть сторонники Мао Цзэдуна. 12 февраля 1966 года этот документ был разослан Лю Шао-ци от имени ЦК КПК всем партийным комитетам. Указывалось, что ЦК согласен с тезисами. В марте 1966 года состоялось расширенное заседание Политбюро ЦК КПК на котором Мао Цзэдун выступил с осуждением тезисов Пэн Чжэня. Председатель так оценил «Тезисы»: «Зажимают материалы написанные «левыми», выгораживают реакционных интеллигентов, именуя их «большими интеллектуалами»»[57], «Я давно уже выдвигаю такую точку зрения: если в центральных учреждениях, в органах ЦК КПК будут твориться дурные вещи, то я призову периферию подняться на бунт, пойти в наступление против ЦК», «Отдел пропаганды ЦК нужно распустить. Пекинский горком КПК нужно распустить». Борьба обострилась к маю 1966 года. Почти весь месяц - с 4 по 26 – в Пекине проходило расширенное заседание Политбюро ЦК КПК. В ходе заседания Мао Цзэдуну удалось преломить ситуацию. Из высшего руководства партии были устранены Пэн Чжэнь и его сторонники: Лу Динъи, Ло Жуйцин, Ян Шанкунь, что фактически означало разгром прежнего Секретариата ЦК, находившегося под контролем Лю Шао-ци. Также была ликвидирована группа по делам культурной революции (ГКР), вместо которой была создана новая ГКР во главе с Чэнь Бода. Первым заместителем руководителя группы стала Цзян Цин, заместителем – Чжан Чуньцяо, членами группы – Яо Вэньюань, Ци Бэньюй, Ван Ли, Гуань Фэн и другие. Таким образом, ГКР полностью перешла под контроль сторонников Мао Цзэдуна. Важным решением было также переподчинение ГКР непосредственно Постоянному комитету Политбюро ЦК КПК, что фактически ставило ее над Политбюро и Секретариатом ЦК. Политбюро ЦК приняло также важный документ с казенным названием: «Сообщение Центрального комитета от 16 мая». В сообщении говорилось: «В нашей стране нарастает волна великой пролетарской культурной революции. Она наносит сокрушительный удар по всем насквозь прогнившим идеологическим и культурным позициям, всё ещё находящимся во власти буржуазии и недобитых феодальных сил». «Борьба с этой ревизионистской линией — не пустяк, а дело первостепенной важности, от которого зависят не только судьбы, перспективы и будущий облик нашей партии и нашего государства, но и судьбы мировой революции». «Вся партия должна, руководствуясь указаниями товарища Мао Цээдуна, высоко держать великое знамя пролетарской культурной революции, окончательно разоблачить реакционную буржуазную позицию группы антипартийных и антисоциалистических так называемых «авторитетов в науке», окончательно раскритиковать реакционную буржуазную идеологию в области науки, просвещения, печати, литературы, искусства и издательского дела, взять в свои руки руководство в этих областях культуры. Чтобы достичь этого, необходимо в то же время критиковать представителей буржуазии, пролезших в партию, правительство, армию и различные сферы культуры, очиститься от них, а некоторых перевести на другую работу». С этого момента и до 11-го Пленума ЦК КПК 8-го созыва, который прошел в августе 1966 года в стране сложилась ситуация своеобразного двоевластия. Распоряжения и указания теперь могли отдавать сразу два центра – Лю Шао-ци и Дэн Сяопин, действовавшие от имени ЦК и Чэнь Бода, Цзян Цин и другие от имени Мао Цзэдуна и группы по делам культурной революции при ЦК КПК. Система двух линий руководства, когда всеми делами распоряжались правые при опосредованном идеологическом контроле Мао Цзэдуна, была ликвидирована. Борьба двух линий в руководстве вылилась в организационный раскол руководства на два «штаба». В мае 1966 года произошла консолидация левых руководителей КПК, которые составили так называемый «штаб Мао Цзэдуна». Главными фигурами штаба стали, кроме самого Мао, главнокомандующий Линь Бяо, руководитель ГКР при ЦК КПК и редактор журнала «Хунци» Чэнь Бода, Цзян Цин и шеф спецслужб Китая и давний соратник Мао Кан Шэн. Через некоторое время в число руководителей «штаба Мао Цзэдуна» войдут также шанхайские радикалы – Чжан Чуньцяо и Яо Вэньюань. Особое положение занимал Чжоу Эньлай. Этот старый партийный руководитель пользовался большим авторитетом и официальной пропагандой причислялся к «штабу Мао Цзэдуна». Однако, на деле он всегда занимал промежуточную позицию между левыми и правыми, балансируя на противоречиях. Признанным руководителем левого наступления стал Линь Бяо. На майском совещании он выступил с программной речью, в которой заявил, что в ЦК партии есть люди, желающие повернуть развитие страны назад к капитализму. Сегодня, когда на наших глазах переход к капитализму был осуществлен решениями Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза, это заявление главнокомандующего Линя звучит как что-то само собой разумеющееся. Но тогда, когда КПСС провозглашала исчезновение враждебных классов, а путь к коммунизму представлялся прямым, как Невский проспект, это звучало совсем по-другому. Сила левых заключалась в том, что они апеллировали к массам, вели прямую критику ревизионизма и оппортунизма в партии, называя вещи своими именами. Левые призывали массы рабочих, крестьян и молодежи не бояться высокопоставленных руководителей и открыто критиковать их, что было особенно важно в такой стране как Китай, с его тысячелетней традицией конфуцианского чинопочитания.
Дацзыбао и хунвэйбины
Молодёжь — самая активная, самая жизнедеятельная сила общества. Она с наибольшей охотой учится и меньше всего подвержена консерватизму, особенно в эпоху социализма. Мао Цзэдун
Дацзыбао означает «газета, написанная от руки большими иероглифами», она вывешивалась в специально отведенных для этого местах, или просто в местах скопления людей. Такая форма выражения своего мнения простыми людьми была новой для социализма. При капитализме публичное выражение народными массами своего мнения практически исключено. Конечно, при буржуазной демократии каждый может выйти на улицу и кричать все, что ему вздумается, только это ни на что не повлияет. Средства массовой информации находятся в руках крупных монополий и выступают активным началом по отношению к так называемому «общественному мнению». То есть не общественное мнение отражается в СМИ, а наоборот капитал, при помощи СМИ формирует «общественное мнение». «Мысли господствующего класса являются в каждую эпоху господствующими мыслями. Это значит, что тот класс, который представляет собой господствующую материальную силу общества, есть вместе с тем и его господствующая духовная сила. Класс, имеющий в своем распоряжении средства материального производства, располагает вместе с тем и средствами духовного производства, и в силу этого мысли тех, у кого нет средств для духовного производства, оказываются в общем подчиненными господствующему классу»[58], - писал К.Маркс в «Немецкой идеологии». При социализме средства духовного производства присваиваются пролетариатом. Во-первых, путем развития классового сознания через всеобщее образование и вовлечение в управление обществом. Во-вторых, путем экспроприации технических средств распространения информации – типографий, радио- и телестанций и т.п. Однако, в условиях сохраняющегося разделения труда, эти «средства духовного производства» переходят в распоряжение всего общества не непосредственно, а в лице представителя этого общества, каким является государство. А это рождает возможность всяческих бюрократических злоупотреблений, типа «зажима критики» и т.п. В принципе, это не составляет такой уж серьезной проблемы для общества развивающегося к коммунизму, но в условиях отсталой страны и давления со стороны империализма и ревизионизма дело усложняется. Поэтому найденная китайскими коммунистами форма дацзыбао стала мощным средством прямой демократии, защиты пролетариата от его собственных чиновников, а также подлинной свободы слова, не для узкого круга журналистов, писателей, философов, критиков, а для широких масс. Содержание дацзыбао никто не цензурировал и они стали значительнейшим фактором общественной жизни Китая в эпоху Мао. Наиболее значимые дацзыбао перепечатывали в газетах и передавали по радио. Первой такой дацзыбао стала написанная ассистентом философского факультета Не Юаньцзы и шестью студентами и аспирантами (Сун Исю, Ся Цзяньчи, Ян Кэмин, Чжао Чжэньи, Гао Юньпэн, Ли Синчэнь) листовка с критикой руководства Пекинского университета, а также Пекинского горкома партии. Авторы дацзыбао критиковали руководство университета за зажим критики и запрет проведения публичных митингов и открытого обсуждения политической жизни. Тем самым, писали авторы листовки, руководители крупнейшего вуза страны «подрывают великую пролетарскую культурную революцию». Появление этой дацзыбао послужило сигналом к началу массового движения среди студентов университета против первого секретаря парткома и ректора университета Лу Пина. В книге Ш. Беттельхейма «Китай 1972: экономика, промышленность и образование после Культурной революции», рабочий Лю Миньи, лидер пропагандистской группы по распространению идей Мао Цзэдуна в университете Цинхуа в Пекине рассказывает о периоде господстве Лу Пина: «Они заменили руководящие принципы образования Мао Цзэдуна западными образовательными системами — европейской и штатовской, а позже — советской системой. Они испортили партию, постоянно принимая в нее буржуазных и реакционных профессоров, и, таким образом, преобразовали ее в “партию профессоров”, всю пронизанную академической властью. В результате из 39 мест университетского парткома 15 были заняты буржуазными профессорами. Ни один рабочий не занял ни одно из оставшихся 24 мест. В то время как в стране действовала диктатура пролетариата, университет Цинхуа был под властью буржуазии. Ян Наньсян удерживал оба поста — ректора и партийного секретаря университета. В идеологии он поклонялся индивидуалистической теории познания, утверждавшей вещи вроде: “ходи в школу, чтобы сделать себе имя”, “выходи из школы как специалист, высокопоставленная персона, которая займет высокие посты в общественной иерархии и будет много зарабатывать”»[59]. 1 июня Мао Цзэдун лично дал указание перепечатать дацзыбао в центральных газетах и зачитать по радио. В газете «Жэньминь Жибао» в дополнение к тексту Не Юаньцзы была также помещена статья «Приветствуем первую дацзыбао Пекинского университета». В статье говорилось, что в то время, как в стране разворачивается кампания по разгрому «реакционной черной банды», «в Пекинском университете препятствуют этому движению. Здесь царят холод и мертвячина, настоятельные революционные требования широких масс преподавателей и студентов подавляются»[60]. В июне-июле 1966 года студенты всех столичных вузов развернули борьбу против партийного и административного руководства учебных заведений. Борьба велась в разных формах и быстро перешла от довольно мирных форм (вывешивание дацзыбао, митинги) к борьбе с применением насилия по отношению к партийным боссам. Их заставляли присутствовать на митингах, где их разоблачали, как контрреволюционеров, на шею вешали таблички с оскорбительными надписями и т.п. Студенты штурмовали помещения парткомов и администраций вузов, вышвыривая руководство на улицу. Активность студентов и их готовность защищать революционную линию натолкнули Мао и других левых лидеров КПК на мысль сделать основную ставку на этом этапе Культурной революции на учащихся. Движение учащихся приняло форму массовых непартийных организаций молодежи. В столичных университетах появились лидеры нового движения: Не Юаньцзы в Пекинской университете, Куай Дафу в Университете Цинхуа, Тань Хоулань в Пекинском педагогическом университете, Хань Айцзинь в Пекинском авиационном институте, Ван Дабин в Пекинской горном институте. Все эти молодые революционеры ранее не были известны и выдвинулись в ходе самого движения. Они установили связь между массовыми организациями молодежи и лидерами Группы по делам Культурной революции. Чэнь Бода, Цзян Цин, Кан Шэн и другие встречались со студенческими лидерами и часто направляли их действия. Организации учащейся молодежи получили название «хунвейбины», что обычно переводится как «красногвардейцы». Образовавшиеся в ходе Культурной революции организации рабочей молодежи стали называться «цзяофанями», что означает «бунтари». Слова «хунвейбин» и «цзяофань» для Великой Китайской революции означают примерно тоже самое, что и слово «санкюлот» для Великой Французской революции XVIII века или «забастовщик» для русской революции 1905-1907 годов, то есть общее название революционно настроенных представителей народа. Хунвэйбинские организации были автономны и действовали в соответствии с собственным пониманием марксизма, они также старались следовать общим указаниям Мао и других лидеров партии. Хунвэйбинские организации были формой самоорганизации народа для осуществления диктатуры пролетариата и противодействия реставрации капитализма. Заручившись поддержкой студентов, сторонники Мао из Группы по делам Культурной революции смогли повести наступление на сторонников правой линии Лю Шаоци и Дэн Сяопина. Одним из главных оплотов правых был центральный орган партии газета «Жэньминь Жибао». 31 мая 1966 года Группа по делам Культурной революции при ЦК КПК направила рабочую группу во главе с Чэнь Бода, чтобы взять власть в редакции газеты. Чэнь Бода провел реорганизацию редакции. Теперь для публикации передовых статей в «Жэньминь Жибао» требовалась санкция Группы по делам Культурной революции, фактический контроль над главной газетой партии перешел в руки Чэнь Бода. 1 июня газета опубликовала передовицу под названием «Сметем всю и всякую нечисть» с призывом к более широкому развертыванию Культурной революции. Второй целью Мао и его соратников был Пекинский горком, который был главной опорой правых в партии, надежным резервом группы Лю Шаоци. Только в условиях деморализации пекинских партбоссов вызванной «бунтом» студентов, сторонники Мао сумели провести решение о реорганизации горкома. Решение о ней было опубликовано 3 июня. Пэн Чжэнь был смещен со своего поста. Та же участь постигла и секретаря парткома Пекинского университета Лу Пина, а также его заместителя Пэн Пэйюнь.
Ответный удар Лю Шао-ци
Когда говорят о бюрократах, обычно указывают пальцем на старых беспартийных чиновников, изображаемых у нас обычно в карикатурах в виде людей в очках… Это не вполне правильно, товарищи. Если бы дело шло только о старых бюрократах, борьба с бюрократизмом была бы самым легким делом. Беда в том, что дело не в старых бюрократах. Дело, товарищи, в новых бюрократах, дело в бюрократах, сочувствующих Советской власти, наконец, дело в бюрократах из коммунистов. Коммунист-бюрократ — самый опасный тип бюрократа. Почему? Потому, что он маскирует свой бюрократизм званием члена партии. А таких коммунистических бюрократов у нас, к сожалению, немало. И.В.Сталин
Лю Шао-ци, Дэн Сяопин и другие лидеры правых в КПК, обыгравшие Мао Цзэдуна по всем правилам бюрократического единоборства, на какое-то время были ошеломлены начавшимися в стране процессами. Мао Цзэдун играл не по их правилам. Напрямую обратившись к массам, Председатель вновь вышел на первый план со «второй линии» руководства. Однако, ответный удар ревизионистов из ЦК КПК не заставил себя ждать. Пользуясь тем, что нити оперативного руководства по прежнему находились в их руках, Лю и Дэн решили ввести массовое движение в бюрократические рамки, и в конечном счете, свернуть его. В июне-июле 1966 года Мао Цзэдун отсутствовал в Пекине и не принимал участия в оперативном руководстве центральным аппаратом партии. Цзян Цин и ряд лидеров левых также были в отъезде, они искали себе союзников на местах для борьбы с ревизионизмом. Лучшего времени для контрнаступления у правых сил могло и не представиться, поэтому они попытались использовать ситуацию по полной. Период господства ревизионистов с их попытками свернуть Культурную революцию получил название «пятьдесят с лишним дней». В начале июня 1966 года по указанию Лю Шао-ци во все партийные инстанции от имени ЦК был разослан циркуляр из восьми пунктов, в котором говорилось как нужно вести Культурную революцию дальше. Циркуляр запрещал публичное обсуждение вопросов, возникавших в процессе движения, запрещал «покидать рабочие места», предписывал вести Культурную революцию на каждом предприятии, учреждении или вузе раздельно. Фактически такой режим сковывал возможности масс, и создавал наиболее удобные условия для партийной бюрократии. Затем Лю Шао-ци опять от имени ЦК издал распоряжение о направлении во все столичные вузы «рабочих групп» из партийных начальников достаточного ранга, которые должны были руководить ходом Культурной революции. Таким образом, движение масс против обюрократившейся части партийной верхушки фактически ставились под контроль этой же верхушки. Если бы такой маневр прошел, то позиции Лю, Дэна и их сторонников даже укрепились бы. На первой странице документа о «рабочих группах» Мао Цзэдун поставил отрицательную резолюцию, однако, Лю, несмотря на несогласие Председателя, отдал распоряжение от имени ЦК. «Рабочие группы», вошедшие в вузы Пекина стали фактически подавлять движение критики ревизионизма и бюрократизма в партаппарате. Тут же начались выступления студентов против «рабочих групп». С этого момента разгорелась открытая борьба различных линий в КПК. То, что в нее сразу оказались вовлечены миллионы людей, лишний раз доказывает, что это не была просто «борьба за власть», как пытается представить современная пропаганда, это была борьба между социализмом и капитализмом, борьба за дальнейшее развитие Китая. В июле 1966 года руководитель Группы по делам Культурной революции (ГКР) Чэнь Бода написал письмо Дэн Сяопину, ссылаясь на негативный опыт действия «рабочих групп», он предлагал «отозвать рабочие группы или уменьшить их число». Дэн грубо ответил ему: «А ты пойди, попробуй сам поработай в рабочей группе. Еще совсем не обязательно, что у тебя это получится». Бюрократический, начальственный метод работы «рабочих групп» все больше убеждал массы в верности курса Мао на Культурную революцию, таким образом, правые компрометировали сами себя. 18 июля 1966 года Мао Цзэдун возвращается в Пекин, он тут же выступает с призывом не сдаваться, а от партийных бюрократов требует дать массам возможность «брать в осаду провинциальные комитеты, редакции газет, Госсовет». Под давлением авторитета Мао и массовых выступлений 29 июля Пекинский горком принимает решение упразднить все «рабочие группы» в столице, затем такое же решение в отношении всей страны рассылается от имени ЦК КПК. 1 августа 1966 года в Пекине открывается 11-ый пленум ЦК КПК 8-го созыва. В этот день Мао пишет письмо хунвэйбинам средней школы при Университете Цинхуа. Письмо стало настоящим манифестом для революционно настроенных учащихся и привело к широкому распространению хунвэйбинского движения по всей стране: «Товарищи хунвэйбины из средней школы при Университете Цинхуа! Получил ваши две дацзыбао, посланные мне 28 июля, а также письмо с просьбой ответить. В ваших дацзыбао от 24 июня и 4 июля выражается негодование и осуждение в связи с тем, что помещики, буржуазия, империалисты, ревизионисты и их приспешники эксплуатируют и подавляют рабочих, крестьян, революционную интеллигенцию и революционные партии и группы, и объясняется, что ваш бунт против них правомерен. Я горячо поддерживаю вас. Одновременно я выражаю горячую поддержку дацзыбао боевой группы «Хунци» средней школы при Университете Цинхуа, в которой говорится о том, что бунт против реакционеров правомерен, и очень хорошему выступлению товарища Пэн Сяомэна от имени боевой группы «Хунци» 25 июля на общем собрании преподавателей и студентов Пекинского университета. Здесь я должен сказать, что я и мои революционные соратники стоим на таких же позициях. В равной мере мы горячо поддерживаем всех, кто стоит на одинаковых с вами позициях в движении культурной революции как в Пекине, так и во всей стране. Мы вас поддерживаем и в то же время требуем, чтобы вы обратили внимание на сплочение всех, кого можно сплотить, а тем, кто совершил серьёзные ошибки, надо, указав на их ошибки, дать возможность работать и исправить их и стать новыми людьми. Маркс говорил: «Пролетариат не только должен освободить самого себя, но и должен освободить всё человечество. Если он не сможет освободить всё человечество, то и сам пролетариат не сможет по-настоящему добиться освобождения». Прошу товарищей также обратить внимание на эту истину. Мао Цзэдун»[61]. Поддержанные авторитетом Мао Цзэдуна хунвэйбины стали действовать более смело. Письмо Мао имело и внутрипартийные последствия. Выступив с открытой критикой Лю Шаоци, Председатель поставил участников Пленума перед выбором – либо открыто поддержать его линию, либо линию Лю и Дэна, заставив партийное «болото» определиться. По итогам Пленума Лю Шаоци был спущен в партийной иерархии со второго места на восьмое, утратив право отдавать распоряжения от имени ЦК партии, но остался членом Постоянного комитета Политбюро ЦК (руководящего органа партии из пяти человек). Вторым человеком в партии стал Линь Бяо, он занял пост единственного заместителя Председателя ЦК.
Программа Культурной революции
Какого же курса следует придерживаться в отношении немарксистских взглядов? В отношении явных контрреволюционеров и подрывающих дело социализма элементов вопрос решается легко: их попросту лишают свободы слова. Иначе обстоит дело с ошибочными взглядами внутри народа. Можно ли запретить такие взгляды, не давать никакой возможности высказывать такие взгляды? Конечно, нельзя. Применение упрощенческих методов для разрешения идеологических вопросов внутри народа, для разрешения вопросов духовного мира не только неэффективно, но и чрезвычайно вредно. Можно не разрешать высказывать ошибочные мнения, но они все равно будут существовать. А правильные мнения, если они выращены в теплице, если они не сталкивались с ветром и дождем, если они не приобрели иммунитета, не смогут одержать победы, когда встретятся с ошибочными мнениями. Поэтому только методом дискуссии, методом критики и методом раскрытия истины можно по-настоящему развить правильные мнения и изжить ошибочные, можно по-настоящему разрешать вопросы. Мао Цзэ-дун
8 августа 1966 года 11 Пленум ЦК КПК принял «Решение о великой пролетарской культурной революции», состоявшее из шестнадцати пунктов. Это основное партийное решение по вопросу Культурной революции, которое можно назвать программой действия тех общественных сил, которые представляли Мао Цзэдун и его сторонники. В общем плане Культурная революция характеризовалась в документе следующим образом: «Хотя буржуазия уже свергнута, она тем не менее пытается с помощью эксплуататорской старой идеологии, старой культуры, старых нравов и старых обычаев разложить массы, завоевать сердца людей, усиленно стремится к своей цели - осуществлению реставрации. В противовес буржуазии пролетариат на любой ее вызов в области идеологии должен отвечать сокрушительным ударом и с помощью пролетарской новой идеологии, новой культуры, новых нравов и новых обычаев изменять духовный облик всего общества. Ныне мы ставим себе целью разгромить тех облеченных властью, которые идут по капиталистическому пути, раскритиковать реакционных буржуазных "авторитетов" в науке, раскритиковать идеологию буржуазии и всех других эксплуататорских классов, преобразовать просвещение, преобразовать литературу и искусство, преобразовать все области надстройки, не соответствующие экономическому базису социализма, с тем чтобы способствовать укреплению и развитию социалистического строя». В Решении перечислялись социальные силы стоящие на стороне Культурной революции и отдельно выделялось движение хунвэйбинов, как авангарда: «Главной силой этой великой культурной революции являются широкие массы рабочих, крестьян, солдат, революционной интеллигенции и революционных кадров. Отважным застрельщиком выступает большой отряд неизвестных дотоле революционных юношей, девушек и подростков. Они напористы и умны. Путем полного высказывания мнений, полного разоблачения и исчерпывающей критики с помощью "дацзыбао" ("газет, написанных большими иероглифами") и широких дискуссий они повели решительное наступление на открытых и скрытых представителей буржуазии. В таком великом революционном движении им, разумеется, трудно избежать тех или иных недостатков. Однако, их революционное главное направление неизменно остается правильным». Определялись также и контрреволюционные силы: «Будучи революцией, культурная революция неизбежно встречает сопротивление. Источником этого сопротивления являются главным образом те облеченные властью, которые пролезли в партию и идут по капиталистическому пути. Его источником является также и старая сила общественной привычки». Культурная революция направлялась против высшей и средней партийной бюрократии, которую необходимо было «свергнуть». В то же время, по отношению к широким массам, даже если над ними довлеет «старая сила общественной привычки» и они в той или иной мере противятся революции, принуждение не допускалось: «Наличие неодинаковых мнений среди масс – нормальное явление. Споры между разными мнениями неизбежны, необходимы и полезны. В ходе нормальных и исчерпывающих дискуссий массы подтверждают правильное, исправляют ошибочное и постепенно достигают единства взглядов. В ходе дискуссий необходимо применять метод приведения фактов, выяснения истины и убеждения доводами. Нельзя прибегать к каким-либо средствам давления, чтобы навязать свое мнение меньшинству, придерживающемуся иной точки зрения. Меньшинство следует защищать, ибо иногда правда на его стороне. Даже когда меньшинство ошибается, ему все же следует позволить высказаться и остаться при своем мнении. Когда идет дискуссия, ее нужно вести словами, а не пускать в ход силу». Решение говорило о новых центрах власти, которые начали появляться в ходе развертывания Культурной революции: «Члены групп и комитетов культурной революции, а также делегаты конференций культурной революции должны избираться путем всеобщих выборов, наподобие того, как это было в Парижской Коммуне. Список кандидатов выдвигается революционными массами после полного обмена мнениями и представляется на голосование после неоднократных обсуждений среди масс. Члены групп и комитетов культурной революции, делегаты конференций культурной революции могут быть в любое время подвергнуты критике со стороны масс, а в случае, когда они не справляются со своими обязанностями, после обсуждения в массах могут быть переизбраны или отозваны и заменены другими». В данном случае широкий демократизм, по образцу Парижской Коммуны или Советов 1917 года противопоставлялся партийной бюрократии, отчасти переродившейся и имевшей реставраторские устремления.
Позиционные бои Культурной революции
Великая Культурная революция приобрела затяжной характер. Чэнь Бода, январь 1967
В августе 1966 года Лю Шаоци впервые выступил с так называемой самокритикой. «Самокритика» Лю была попыткой замазать противоречия в политической линии между левыми и правыми в партии – любимый прием оппортунистов всех времен и народов. Он писал, что его «ошибки» были вызваны тем, что он просто «не понял» глубины идей Мао Цзэдуна о развертывании массового движения. Таким образом, Лю продолжал сопротивление, перейдя к стратегической обороне. Несмотря на то, что он уже стал объектом критики, значительное число его сторонников остались на своих партийных постах, оказывали ему поддержку, так что он мог рассчитывать на победу. Ведь вернулся же фактически отстраненный от власти Мао Цзэдун со «второй линии руководства» на первую роль, чем же Лю хуже? Борьба в партии продолжилась на рабочем совещании ЦК в октябре 1966 года, на котором левые силы снова развернули атаку на Лю Шаоци и Дэн Сяопина и стоявшую за ними партийную бюрократию. С докладом «Две линии в великой пролетарской культурной революции» на совещании выступил Чэнь Бода. Он сказал, что большинство парткомов по-прежнему сопротивляются Культурной революции. В том же духе говорил и Линь Бяо. На совещании с самокритикой выступил Дэн Сяопин. Его выступление было построено также как и «самокритика» Лю. Он не признал наличия двух линий в руководстве, сказав лишь, что не достаточно глубоко усвоил идеи Мао. Своей «самокритикой» Лю и Дэн как бы определяли тактику поведения своих сторонников на местах: открыто не сопротивляться Культурной революции, а наоборот выступать под маской ее сторонников. В ходе совещания левым силам в ЦК КПК не удалось достичь своей цели – отстранить от власти наиболее правых в руководстве партии. Разъехавшись по местам, партийные боссы местного масштаба провели на местах обсуждение его итогов, которое вылилось в прямую критику Группы по делам Культурной революции (ГКР), лично Линь Бяо и действий хунвэйбинских организаций. Например, первый секретарь парткому Гуанси-Чжуанского автономного района Вэй Гоцин (кстати, после смерти Мао и захвата власти правыми он стал членом Политбюро ЦК), выступая перед партийным активом подверг критики Линь Бяо и Чэнь Бода, заявил, что Цзян Цин не компетентна в «больших государственных делах», назвал члена ГКР Ци Бэньюя «фальшивым левым», а в конце вообще заявил: «Еще неизвестно, кто и кого свергнет»[62], - настолько партийная бюрократия чувствовала свою силу. В качестве противодействия движению Культурной революции сторонники правых в партии стали создавать собственные массовые организации. Особую надежду правые связывали с образованием крестьянских массовых организаций. Крестьянство, не изжившее мелкобуржуазную психологию, было склонно поддержать скорее правую линию. В особенности это касалось крестьян разбогатевших в годы системы «сань цзы и бао» (разрешения приусадебных участков, свободного крестьянского рынка, мелкого производства и закрепления производственных заданий между отдельными дворами), введенную Лю и Дэном и приведшую к имущественному расслоению на селе. Опасность создания таких массовых организаций была осознана «штабом Мао Цзэдуна» и 5 декабря 1966 года были опубликованы специальные «Указания ЦК КПК о великой пролетарской культурной революции в деревне», запрещавшие создание крестьянских массовых организаций. Правые также рекрутировали в свою поддержку мелкобуржуазные слои города и отсталые группы рабочих и учащихся.
«Захват власти» и формирование новых революционных органов власти
…Диктатура пролетариата есть тоже период классовой борьбы, которая неизбежна, пока не уничтожены классы, и которая меняет свои формы, становясь первое время после свержения капитала особенно ожесточенной и особенно своеобразной. Завоевав политическую власть, пролетариат не прекращает классовой борьбы, а продолжает ее — впредь до уничтожения классов, — но, разумеется, в иной обстановке, в иной форме, иными средствами. В.И. Ленин
Хотя массовые акции «критики» руководителей, поддерживающих правый уклон разворачивалась во все больших масштабах, бюрократическая иерархия держалась. Сопротивление бюрократии вынудило «штаб Мао Цзэдуна» пойти на организацию так называемого «захвата власти» на местах. «Захват власти» представлял собой отстранение от руководящих должностей партийных руководителей правого направления и замену их на сторонников линии Мао Цзэдуна. «Захват» осуществляли массовые организации рабочих и учащихся – цзяофани и хунвэйбины. Перелом в борьбе и победа левых в этом процессе была обусловлена тем, что к этому времени в борьбу включились массовые организации рабочего класса. Самая крупная битва между левыми и правыми разыгралась в Шанхае, крупнейшем городе Китая, индустриальном центре Азии, наиболее «рабочем» городе страны. Здесь борьба между сторонниками первого секретаря Шанхайского горкома Чэнь Писянь (после смерти Мао в результате прихода к власти правых он станет секретарем ЦК КПК), проводившего правую линию и сторонниками члена горкома Чжан Чуньцяо, сторонника левой линии, вылились в масштабное противостояние с применением силы. Важную роль в «захвате власти» в Шанхае сыграл молодой рабочий Ван Хунвэнь. Он одним из первых подверг открытой критике руководство шанхайского горкома, заявив, что партбоссы пошли по капиталистическому пути, и создал на текстильной фабрике одну из первых организаций цзяофаней («бунтарей») для свержения ревизионистов. Его выступление было сигналом для рабочих заводов и фабрик. Рабочие стали массово создавать собственные политические организации и включаться в борьбу с прогнившим руководством горкома. 6 января 1967 года Чжан Чуньцяо и Ван Хунвэнь созвали «митинг за свержение шанхайского горкома», собравший сотни тысяч рабочих. Бои в городе продолжались с 9 по 14 января и завершились взятием здания горкома массовыми организациями рабочих и учащихся, под руководством Чжан Чуньцяо, Яо Вэньюаня и Ван Хунвэня. Выступление левых, которое было позже названо «Январской революцией», привело к падению шанхайского горкома и переходом власти к сторонникам Мао Цзэдуна. Победа революции в Шанхае воодушевило председателя, но сказал: «Если поднялись революционные силы Шанхая, то есть надежда в масштабах всей страны». После шанхайских событий развернулась борьба за «захват власти» по всей стране. Массовые организации (теперь тон задавали рабочие организации цзяофаней, а не учащихся-хунвэйбинов, как до этого) открыто выступали против правых руководителей партии. Партбоссы называли действия массовых организаций «отказом подчиняться руководству со стороны партии, нарушением устава партии, нарушением партийной дисциплины», в ответ члены массовых организаций заявляли: «Мы как раз и хотим разбить в дребезги и уничтожить устав партии, состряпанный Лю Шаоци и Дэн Сяопином. Наш устав партии – это непобедимые идеи Мао Цзэдуна. Мы хотим быть членами маоцзэдуновской КПК. Мы не желаем быть членами партии царствующего дома Лю Шаоци»[63]. Революция действительно совершалась не по уставу, и глупо было бы ожидать обратного. Классовый интерес – выше норм права. Массовые организации рабочих и учащихся, напрямую осуществляя диктатуру пролетариата, утверждали списки наиболее ненавистных бюрократов, которые решением масс исключались из партии. Серьезные противоречия возникли в процессе создания новых органов власти. Захватив власть в Шанхае революционные массы хотели создать новые органы власти по образцу Парижской Коммуны 1870 года. Идея Коммуны – государства без бюрократии, где чиновники получают зарплату простого рабочего, полностью подконтрольны, избираемы и сменяемы народом в любой момент, государства диктатуры пролетариата – всегда возникает в моменты серьезного кризиса капитализма. Коммуну создали восставшие рабочие Парижа в 1870 году, дав миру первый пример рабочего государства. «Против… неизбежного во всех существовавших до сих пор государствах превращения государства и органов государства из слуг общества в господ над обществом Коммуна применила два безошибочных средства.» - Писал Карл Маркс. - «Во-первых, она назначала на все должности, по управлению, по суду по народному просвещению, лиц, выбранных всеобщим избирательным правом, и притом ввела право отзывать этих выборных в любое время по решению их избирателей. А во-вторых, она платила всем должностным лицам, как высшим, так и низшим, лишь такую плату, которую получали другие рабочие. Самое высокое жалованье, которое вообще платила Коммуна, было 6000 франков. Таким образом была создана надежная помеха погоне за местечками и карьеризму, даже и независимо от императивных мандатов депутатам в представительные учреждения, введенных Коммуной сверх того»[64]. Принципы Парижской Коммуны излагаются как образец построения пролетарской власти в работе Ленина «Государство и революция». Шанхайская Коммуна была создана под руководством Чжан Чуньцяо и Яо Вэньюаня при поддержке Линь Бяо и Чэнь Бода. Коммуна является как бы знаком полной победы социалистической революции в плане соотношения классовых сил. Напомним, что в Китае на тот момент существовала система «диктатуры четырех классов», то есть определенная форма классового союза. Борьба за захват власти – была борьбой за «передел» власти между классами, за отстранение национальной и мелкой буржуазии и ее политических представителей от власти, а образование Коммуны означало закрепление и юридическое оформление этой победы. Однако уже в феврале 1967 года было оглашено решение, согласно которому создавать коммуны на местах (кроме Шанхая) запрещалось. Характерно, что с заявлением об этом выступил Чжоу Эньлай, а не Мао Цзэдун. Видимо, Мао стремился показать этим, что лично он – сторонник власти по образцу Парижской Коммуны, но сложившееся соотношение сил заставляет его пойти на компромисс. Чжоу Эньлай заявил: «на совещании у Мао Цзэдуна было решено, что в борьбе за захват власти необходимо осуществлять трехстороннее объединение, а именно объединение, охватывающее на местах представителей революционных массовых организаций, представителей НОАК (Народно-освободительной армии Китая – В.Ш.) и революционных руководящих кадровых работников»[65]. Таким образом, новые органы власти на местах – революционные комитеты (ревкомы) – включали в себя представителей массовых организаций рабочих и учащихся, образованных в ходе Культурной революции, представителей армейских частей, расквартированных на территории подконтрольной ревкому и партийных руководителей местной организации КПК. Такая схема власти не была полной победой сил Культурной революции (их идеалом была Коммуна), но она серьезно изменяла соотношение классовых сил у власти. Во-первых, значительную часть государственной власти получали руководители рабочих и студенческих организаций, которые в своей массе были твердыми сторонниками линии Мао. Во-вторых, увеличивалась роль армии. Армия в Китае на тот момент была очень революционна: она сохранила традиции революционной войны против Японии и буржуазного Гоминдана, высока была политическая сознательность. К тому же пост главнокомандующего занимал Линь Бяо. Поэтому армия, как правило, занимала левые, революционные позиции в ходе Культурной революции и укрепление позиций армии в новых органах власти было победой революционных сил. После полной победы правых, последовавшей за смертью Мао в 1976 году, армию пришлось дольше всего «чистить» от левых элементов. Определенную часть власти все-таки удалось сохранить бюрократическому аппарату, под именем «революционных руководящих кадровых работников». Однако, наиболее правые представители партбюрократии были уже «свергнуты» и исключены из партии в ходе «захвата власти». Вопреки распространенным мифам о том, что Культурная революция была многолетним царством анархии, «захват власти» продолжался всего три-четыре недели, после чего Мао Цзэдун выступил с призывом «упорядочить ряды», «закрепить завоеванное».
Мао и борьба с бюрократией
Пока совокупный общественный труд дает продукцию, едва превышающую самые необходимые средства существования всех, пока, следовательно, труд отнимает все или почти все время огромного большинства членов общества, до тех пор это общество неизбежно делится на классы. Рядом с этим огромным большинством, исключительно занятым подневольным трудом, образуется класс, освобожденный от непосредственно производительного труда и ведающий такими общими делами общества, как управление трудом, государственные дела, правосудие, науки, искусства и т.д. Фридрих Энгельс
Борьба с бюрократизацией партии и государства была для Мао Цзэдуна центральным вопросом политической борьбы в 1960-70-е гг. Для Мао было очевидно, что СССР пошел по пути бюрократического перерождения, ведущему, в конечном счете, к реставрации капитализма. Тем не менее, свою борьбу с бюрократией проиграл и Мао. В ходе Культурной революции он вынужден был пойти с бюрократией на компромисс, отказавшись от идеи государства по типу Парижской Коммуны, а после его смерти бюрократия полностью захватила власть и повела Китай к реставрации капитализма. Почему это случилось? Слова Энгельса, приведенные в эпиграфе, дают нам ключ к пониманию этого вопроса. Китайская революция является продолжением Октябрьской революции. Вернее, она является одним из этапов первой волны социалистических революций ХХ века, определявшихся двумя фактами: победой социалистической революции в России и поражением социалистической революции в Германии. В начале ХХ века экономические и политические предпосылки социализма созрели не в одной стране, а в разных точках. Германия в 1918 году представляла собой страну образцовой капиталистической экономики, полностью готовую для социализма. Сталин писал по этому поводу, обращаясь к немецким коммунистам: «Грядущая революция в Германии является важным мировым событием наших дней. Победа революции в Германии будет иметь для пролетариата Европы и Америки более существенное значение, чем победа русской революции шесть лет назад. Победа германского пролетариата несомненно переместит центр мировой революции из Москвы в Берлин»[66]. Напротив, Россия с точки зрения экономического развития к социализму готова не была. С другой стороны, политически именно в России сложились условия для пролетарской революции[67]. Сила Октябрьской революции – подкрепление противоречий труда и капитала нерешенными противоречиями докапиталистических способов производства (помещичье хозяйство, военно-бюрократическая машина царизма, зависимость от иностранного капитала, отсталость и т.п.) благодаря которому Россия стала «слабым звеном» в цепи империализма – заключает в себе ее же слабость. После взятия власти пролетариату пришлось решать по большей части несоциалистические задачи: индустриализация, внедрение крупного производства на селе, борьба с фашизмом. Решение несоциалистических задач (хотя бы и социалистическими методами) наложило отпечаток на всю систему общественных отношений строящегося социализма, видоизменяя их, и в конечном счете способствуя капиталистической реставрации. Трудности изолированного развития социализма таят в себе соблазн фаталистически заявить, что строить социализм в одной стране или группе стран невозможно совсем, что такой социализм обречен. На самом деле, исторический шанс прыжка в коммунизм, предоставленный историей в ХХ веке ряду обществ, предполагал значительное число вариантов развития, определявшихся реальной борьбой реальных социальных сил. Ретроспективно говорить о заранее предопределенном исходе этой борьбы, опираясь только на факты, подтверждающие данную концепцию, значит полностью порвать с материалистическим пониманием истории и скатиться к историческому фатализму догегелевского типа. В СССР к концу 1930-х гг. была успешно решена задача построения социализма. Буржуазия была экспроприирована, и основные средства производства стали государственной собственностью в руках пролетарской диктатуры. Была решена и более сложная задача – миллионы мелких собственников – крестьян – были объединены в крупные коллективные сельские хозяйства. Однако досталось это было дорогой ценой. Кроме тяжелых процессов индустриализации и коллективизации, создание материальной базы социализма в СССР потребовало предоставления определенных привилегий слою специалистов, необходимых для развития науки, техники, обороны, управления и т.д. Встала задача подготовки кадров – интеллигенции, которая могла бы освоить передовую технику. Для того, чтобы быстро, в экстренные сроки такую интеллигенцию вырастить, приходилось вводить и некоторое неравенство. Необходимо было создать лучшие условия для жизни «бюрократии». Конечно, это было воспроизведением неравенства, несправедливости (она не идет в сравнение с неравенством и несправедливостью капитализма, но все же), но мерой это было вынужденной. Внедрить новую технику, развить производительные силы (без чего бюрократию не уничтожить) невозможно было без бюрократии – такова диалектика. Это очень хорошо понимал Сталин: «Только в том случае, если перегоним экономически главные капиталистические страны, мы можем рассчитывать, что наша страна будет полностью насыщена предметами потребления, у нас будет изобилие продуктов, и мы получим возможность сделать переход от первой фазы коммунизма ко второй его фазе»[68]. К 1960-м годам материальная база для такого перехода в СССР была подготовлена. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что в то время академиком Глушковым был предложен проект Общегосударственной автоматизированной системы управления, которая технически позволяла устранить денежное обращение. Возможно, переход к полностью бестоварному коммунистическому хозяйству был тогда еще невозможен, но материальные условия устранения бюрократии, как изолированного слоя управленцев уже были созданы. Если в 30-е годы лучшее, чем у большинства трудящихся положение бюрократии в массовом сознании воспринималось как нормальное явление, как состояние справедливое, то в 60-80-х гг. привилегии бюрократии стали вызывать сначала глухое недовольство, а потом и открытый протест. В 30-е годы коммунистический руководитель был героем литературных произведений, художественных фильмов, дети хотели быть похожими на него. После 60-х годов образ коммунистического руководителя не только лишился всякой романтики, но и стал прямо негативным образом. Если образ коммуниста-руководителя кинофильмов 30-х годов – это молодой, энергичный руководитель-новатор, то в брежневском кино коммунист-руководитель – это старый бюрократ, тормоз прогресса. И это не случайно. Еще Маркс отмечал: то или иное общественное учреждение начинает казаться массам несправедливым, когда в недрах общества уже созрели условия для его ликвидации. В сталинский период бюрократия была прогрессивным явлением – рычагом строительства социалистического общества. В брежневский период бюрократия была уже тормозом на пути к коммунизму. В то же время, как мы отмечали, партийные кадры формировались на решении несоциалистических задач. Соответственно, в руководстве партии к началу 60-х не осталось руководителей способных даже поставить задачу ликвидации бюрократии и перехода к высшей стадии коммунизма. А остановка на пути ликвидации классов и товарного производства неизбежно привела к процессам «возвратного классообразования», сращиванию бюрократии с теневым капиталом и, в конечном счете, к реставрации капитализма в 1987-91 годах. В Китае же, в период Мао Цзэдуна, наоборот, в наличии была политическая воля к ликвидации бюрократии и перехода к коммунизму. Целая группа высших руководителей Компартии Китая – Мао Цзэдун, Линь Бяо, Чэнь Бода, Чжан Чуньцяо, Яо Вэньюань, Цзян Цин и другие – выдвигала такую программу в ходе Культурной революции. Более того, массы морально и политически были готовы к подобному «скачку». Программа Культурной революции была поддержана широкими массами рабочих и учащихся, объединенных в организации цзяофаней и хунвэйбинов. Но в отсталом Китае с его неразвитыми производительными силами (возможно, кроме Шанхая, наиболее индустриально развитого и наиболее «левого» города страны) отсутствовали всякие материальные условия для действительного уничтожения бюрократии на основе ликвидации разделения труда. «Свержение» со своего поста одного бюрократа приводило к возникновению нового и т.д. Поэтому и процессы Культурной революции вылились в конечном счете в бесплодные столкновения многочисленных группировок, которые вынуждены были прекратить сами левые. СССР и Китай в 1960-70-е годы представляли собой как бы две половинки одного целого (как Германия и Россия в 1917-18 годах). В СССР существовали экономические предпосылки перехода к коммунизму, в Китае – политические. Эта трагическая для мировой истории ситуация привела в первом случае (Германия – Россия) к возникновению фашизма в Германии и тяжелым родовым мукам социализма в СССР, во втором случае (СССР – Китай) – к реставрации капитализма в СССР и Китае. Как гласит старая китайская пословица: «Одной рукой в ладоши не хлопнешь», развитие общества требует соединения экономических и политических предпосылок, рождаемых всемирной капиталистической системой в одно целое. Процессы подобные Культурной революции в Китае были настоятельно необходимы в СССР в хрущевско-брежневский период – они дали бы возможность перехода к высшей стадии коммунистического общества. В Китае же они были способны лишь отсрочить реставрацию капитализма и сохранить завоевания национально-демократического этапа революции.
Наступление масс и сопротивление правых в 1967-68 годах
Как положить конец бюрократизму во всех этих организациях? Для этого есть только один-единственный путь — организация контроля снизу, организация критики миллионных масс рабочего класса против бюрократизма наших учреждений, против их недостатков, против их ошибок. Я знаю, что, подымая ярость трудящихся масс против бюрократических извращений наших организаций, приходится иногда задевать некоторых наших товарищей, имеющих в прошлом заслуги, но страдающих теперь бюрократической болезнью. Но неужели это может остановить нашу работу по организации контроля снизу? Я думаю, что не может и не должно. И.В.Сталин
В период «захвата власти» правые продолжили сопротивление и в центральных органах партии, где появилось так называемое «февральское регрессивное течение». В «февральском течении» приняли участие влиятельные члены Политбюро и Военного совета ЦК КПК Тань Чженьлинь, Чэнь И, Е Цзяньин, Ли Фучунь, Ли Сяньнянь, Сюй Сянцянь, Не Жунчжэнь, выступившие против Культурной революции. Их демарш был скорее декларацией своей позиции, чем призывом к действию. Но за каждым из этих старых руководителей стояли целые группы партийных работников на местах. Сопротивление было очень сильно, поэтому, хотя «февральское регрессивное течение» и было осуждено на партийном уровне, большинство его участников сохранили свои посты. Главной целью левых в этот момент были Лю Шаоци и Дэн Сяопин. Весной-летом 1967 года атака против них продолжилась. 25 марта 1967 года сторонникам Мао все-таки удалось исключить Лю и Дэна из членов Политбюро ЦК КПК, но они остались в партии. В июле 1967 года Лю Шаоци написал письмо студентам и преподавателям строительного института, в котором опять «признавал свои ошибки». Однако, в форме «самокритики», Лю снова обратился к своим сторонникам, призвав их к дальнейшей борьбе, советовал опираться на массы. Письмо Лю было растиражировано его сторонниками и разошлось по всей стране. В дацзыбао летом 1967 года письмо Лю называли «манифестом контрреволюционной реставрации». Центром сопротивления контрреволюционных сил летом 1967 года стал город Ухань. Там революционным массовым организациям рабочих и учащихся, насчитывавшим около 460 тысяч человек, не удавалось захватить власть в свои руки и сформировать новые органы управления. В Ухане сформировался мощный блок партийных и военных руководителей, занимавших правые позиции, во главе с первым секретарем провинциального комитета Ван Жэньчжуном и командующим уханьским военным округом Чэнь Цзайдао, принадлежавшим к группировке Пэн Дэхуая. В Ухане действовали массовые организации под руководством партийной бюрократии. Номинально они насчитывали около 1,4 миллионов человек, но поскольку туда партбоссы записывали «по разнарядке», ее реальная численность была на порядок меньше – несколько сотен тысяч человек. Костяк контрреволюционных сил составляла организация «Миллион героев». Ее лидеры тесно смыкались с командующим военным округом Чэнь Цзайдао, лидеры «Миллиона героев» считали, что «в армии нет идущих по капиталистическому пути», то есть прямо поддерживали оппозиционное левым (и лично Линь Бяо) высшее военное руководство провинции. За участниками этой организации сохранялась заработная плата на предприятиях и в учреждениях, где они работали, участие в ней также дополнительно поощрялось материально – за участие в столкновениях выплачивалось 80 фэней ежедневно, выдавались продукты питания, сигареты, водка. Таким образом, партийная бюрократия Уханя сумела создать собственную вооруженную гвардию под видом революционной массовой организации. Летом 1967 года массовые организации Уханя усиленно вооружались и переходили к военным действиям. «Миллион героев», пользуясь поддержкой партруководства и армии начала одерживать победы, а революционные массовые организации не имевшие доступа к оружию оказались близки к разгрому. Ситуация обеспокоила «штаб Мао Цзэдуна» и Группа по делам Культурной революции направила в уханьский военный округ телефонограмму с приказом «прекратить борьбу силой». Однако, Чэнь Цзайдао не подчинился приказу. Тогда в Ухань были командированы председатель пекинского ревкома Се Фучжи и исполняющий обязанности зав. Отделом пропаганды ЦК КПК Ван Ли. В Ухань также прибыл Чжоу Эньлай, он потребовал от Чэнь Цзайдао признать «ошибку в курсе» по отношению к массовым организациям, в то же время пообещав ему сохранение руководящего положения. Но Чэнь Цзайдао отказался и от компромисса, предложенного «центристом» Чжоу. 19 июля 1967 года Се Фучжи и Ван Ли объявили о своих выводах по результатам изучения политической ситуации. Выводы представителей ГКР не понравились местным партбоссам и их «Миллиону героев», и в ночь на 20 июля Се Фучжи и Ван Ли были схвачены и избиты, а Ван Ли даже получил ножевое ранение. Отстранить от власти Ван Жэньчжуна и Чэнь Цзайдао удалось только на центральном уровне с участием Мао Цзэдуна. «Уханьские события» показали силу бюрократии. В то же время они спровоцировали более активное наступление левых сил. В Шанхае рабочими дружинами под руководством Ван Хунвэня были разгромлены массовые организации, поддерживавшие правую линию. В Пекине хунвэйбины ворвались на территорию Чуннаньхая – резиденции ЦК КПК, где по соседству жили все члены высшего руководства партии и их семьи – и организовали там митинг «критики и борьбы» против Лю Шаоци, Дэн Сяопина и Тао Чжу. Лю Шаоци хунвэйбины били по голове «маленькой красной книжечкой» – сборником высказываний Мао Цзэдуна, чтобы он «лучше усвоил идеи Председателя», однако, в основном воздействие на партбоссов, подвергшихся «критике и борьбе» было психологическим. Осенью 1967 года оставшимся при власти сторонникам правой линии, при поддержке Чжоу Эньлая удалось добиться решения об отстранении ряда крайне левых руководителей Группы по делам культурной революции – Ван Ли, Гуань Фэна, Му Синя, Линь Цзе и Чжао Ия, а в январе 1968 года и застрельщика вооруженной борьбы массовых организаций Ци Бэньюя. Также было издано распоряжение о том, что массовые организации отныне ведут борьбу только в пределах собственных производственных единиц, массовым организациям запрещалось захватывать новое оружие и предписывалось сдать имеющееся. Это решение с одной стороны диктовалось сложившимся соотношением сил революционных и консервативных сил в стране, с другой стороны необходимостью направить деятельность масс на формирование новых органов власти на местах. Формирование ревкомов шло более медленным темпом, чем на то рассчитывал «штаб Мао Цзэдуна». К маю 1968 года они были созданы в 20 провинциях и 3 городах центрального подчинения. Оставалось создать ревкомы в 6 провинциях составлявших треть территории страны. В некоторых местах создание новых органов власти наталкивалось на сопротивление. Были районы, где ревкомы создавались не революционными массами, а «идущими по капиталистическому пути». Например, в провинции Чэнду ревком оказался в руках прежних руководителей провинции, против которых был направлен огонь критики массовых организаций рабочих и учащихся. Лидеры Группы по делам культурной революции Линь Бяо и Чэнь Бода призывали своих сторонников в Чэнду свергнуть «буржуазное временное правительство» (т.е. созданный старыми партбоссами ревком) и совершить «Октябрьскую революцию». По мнению лидеров «штаба Мао Цзэдуна» Культурная революция как бы забуксовала на «буржуазно-демократическом» этапе, поэтому ее надлежало продолжить. Последние ревкомы были сформированы в наиболее отсталых провинциях страны – Синьцзян-Уйгурском и Тибетском автономных районах. Состав и политическая линия ревкомов различных районов сильно отличались – в таких индустриальных центрах, как Шанхай господствовали сторонники левой линии Мао Цзэдуна и Линь Бяо, в отсталых, крестьянских районах сильные позиции сохранили сторонники правых. Однако в целом создание ревкомов на всей территории страны было охарактеризовано как «решающая победа культурной революции»[69]. 28 июля 1968 года Мао Цзэдун, Линь Бяо и другие руководители партии встретились с лидерами хунвэйбинских организаций пекинских вузов Куай Дафу, Тань Хоулань, Ван Дабином, Не Юаньцзы, Хань Айцзинем. Мао Цзэдун и Линь Бяо осудили междоусобную борьбу и многочисленные расколы среди хунвэйбинов. Мао Цзэдун сказал: «Вы оторвались от основной массы рабочих, крестьян, солдат, студентов. В отдельных институтах ведется некоторая борьба против черной банды, но этого явно недостаточно. Главная причина в том, что вы разделились на две группировки, начали борьбу с применением силы». Линь Бяо говорил, что лидеры молодежных массовых организаций не смогли довести борьбу с «идущими по капиталистическому пути» до конца и наделали много ошибок. В конце июля 1968 года начался процесс «затопления» вузов массовыми организациями рабочего класса, проходивший под лозунгом: «Рабочий класс должен управлять всем». Такой шаг, как ограничение деятельности хунвэйбинских организаций был вызван тем, что фактически они выполнили свою функцию «тарана» в борьбе против правой опасности и дальнейшая их деятельность часто выливалась просто в мелкобуржуазный радикализм. Ведущую роль к тому времени стали играть массовые организации рабочего класса. К тому же процесс создания новых органов власти – ревкомов – требовал уже не «свержения» тех или иных руководителей для чего хунвэйбины подходили очень хорошо, а позиционной борьбы при формировании ревкомов, укрепления новых органов власти, что могли осуществить только рабочие, как наиболее дисциплинированный, организованный, сознательный общественный класс. Поэтому «штаб Мао Цзэдуна» и пошел на такой шаг, как подчинение хунвэйбинских организаций, игравших ведущую роль в первый год Культурной революции, массовым рабочим организациям. Многие участники движения хунвэйбинов осенью-зимой 1968 года были направлены в сельские районы страны. В отличие от утверждений ряда современных авторов, отправка хунвэйбинов в деревню была скорее добровольной, чем принудительной. Их миссию можно сравнить с миссией «двадцатипятитысячников» в период создания колхозов в СССР, когда 25 тысяч рабочих крупных предприятий отправились в деревню для организации коллективных хозяйств. Отправка хунвэйбинов в деревню способствовала развитию социалистической революции на селе и идеологическому воспитанию крестьянства. Не было и роспуска хунвэйбинских организаций, о котором часто пишут поверхностные исследователи Культурной революции. Борьба хунвэйбинов продолжилась, но перед ними стояли новые задачи, требовавшие новых методов работы. Например, Цзян Цин в этот период в ряде выступлений перед массовыми организациями молодежи говорила о необходимости сосредоточиться на накоплении сил, стремиться к сохранению достигнутого в ревкомах соотношения сил, поддерживать военных руководителей, ориентирующихся на Линь Бяо.
Борьба в центре в 1969 году: внешняя политика выходит на передний план
По-видимому, всякая рабочая партия большой страны может развиваться только во внутренней борьбе, в полном соответствии с законами диалектического развития вообще. Фридрих Энгельс
После формирования ревкомов центр борьбы снова переместился в центральные партийные органы – пришло время оформления итогов открытой двухлетней борьбы. В октябре 1968 года был созван Пленум ЦК, на который съехались лишь чуть больше половины членов. Это неудивительно, дело в том, что ЦК, действовавший на тот момент, был избран еще в 1958 году на VIII съезде партии. За десять лет политическая ситуация в стране и соотношение сил в партии очень серьезно изменились – многие члены ЦК были свергнуты массами в ходе Культурной революции, другие умерли и т.д. В пленуме также приняли участие члены Группы по делам Культурной революции и руководители ревкомов. Вопросов было два – о созыве IX съезда КПК и исключении из партии Лю Шаоци. Решением Пленума Лю Шаоци был исключен из КПК без права восстановления и снят со всех государственных постов. Левым лидерам не удалось добиться исключения Дэн Сяопина – лишь спустя год он был послан в провинцию Цзянси, проходить трудовое перевоспитание на одном из промышленных предприятий. Тут же на Пленуме проявилось противоречие во внешнеполитических ориентирах, которое затем станет одним из главных противоречий между левыми и правыми в руководстве КПК. Известно, что правые прокапиталистические группировки в соцстранах опирались не только на силы внутренней реакции, но и на помощь со стороны капиталистических стран. Поэтому вопросы внешней политики часто выступают «лакмусовой бумажкой» политической позиции руководителей рабочего государства. Правые в КПК к тому времени пытались начать проводить политику сотрудничества с США, стремясь «быть полезными» американскому империализму в его борьбе с СССР. Правые выдвигали лозунг борьбы «на два фронта» – и против США и против СССР. В связи с этим ими была выдвинута теория «социал-империализма», согласно которой СССР, наравне с США, является империалистическим государством. Так, оппозиция Компартии Китая КПСС слева доводилась правыми до абсурда и превращалась в оппозицию справа, с реакционных позиций. Эта теория и стала господствующей в КПК после смерти Мао и захвата власти правыми. Впервые такую точку зрения публично озвучил Чжоу Эньлай, назвав в августе 1968 года СССР «социал-империализмом». Сближение с американским империализмом предлагалось принять под предлогом того, что Китай находится во внешнеполитической изоляции и из нее надо как-то выходить. Следует отметить, что у правых было больше возможностей проводить свою внешнеполитическую линию – ведь министром иностранных дел Китая был на тот момент Чэнь И – участник «февральского регрессивного течения» и сторонник Чжоу Эньлая, придерживавшийся, пожалуй, даже более правых, чем Чжоу взглядов. Попытки «свергнуть» Чэнь И в ходе Культурной революции не увенчались успехом, поскольку тот пользовался поддержкой Чжоу, занимавшего пост премьер-министра. К тому же левых больше заботил в тот момент внутриполитический аспект борьбы. Некоторые их лидеры, например Цзян Цин и Чжан Чуньцяо, почти не высказывались по вопросами внешней политики. В ответ на внешнеполитические теории правых Линь Бяо на пленуме ЦК возражал: «В настоящее время кажется, что Китай находится в изоляции. Но это не так. С ревизионизмом мы не имеем общего языка, но с нами Албания и марксисты-ленинцы всех стран. Население Китая в три раза больше населения Европы и СССР вместе взятых. При этом Китай сплошь красный, а Европа совершенно не красная»[70]. Линь Бяо призывал «не терять красного цвета», то есть не отходить от классового принципа в межгосударственных отношениях. Левые характеризовали СССР как «современный ревизионизм», а не «социал-империализм», то есть, как государство, руководители которого проводят немарксистскую политику, а не как капиталистическую страну. Линь Бяо и его сторонники считали, что в ряде случаев с СССР можно действовать совместно, организовывать совместный фронт против империализма, как, например, в ситуации с войной во Вьетнаме. Появившаяся после пленума «предсъездовская» статья Чэнь Бода прямо предостерегала от попыток «превращать Китай в колонию американского империализма». С 1 по 24 апреля 1969 года в Пекине работал IX съезда КПК, на котором присутствовали 1512 делегатов. По ходу съезда и составу избранных на нем руководящих органов можно судить о раскладе политических сил в партии к тому моменту. С политическим отчетом ЦК на съезде выступил Линь Бяо. Авторами доклада были Линь Бяо и Чэнь Бода. Мао Цзэдун дал общие руководящие указания и внес некоторые правки в доклад. В основном доклад был посвящен Культурной революции. Подтверждалась теория о продолжении классовой борьбы и революции в условиях диктатуры пролетариата, о необходимости борьбы масс против «стоящих у власти и идущих по капиталистическому пути». Утверждалось, что Культурная революция не устранила угрозы реставрации капитализма и вопрос «кто – кого» в масштабах страны еще не решен. В то же время, как бы отмечая окончание «разрушительного» периода Культурной революции, подчеркивалась необходимость развития производства, говорилось о том, что производство нельзя подменять политической работой, а «с помощью революции, как командной силы, руководить производством»[71]. Внешнеполитические ориентиры доклада задавались группой Линь Бяо – Чэнь Бода. США, Западная Европа и Япония были названы «сердцем капитализма», а про СССР говорилось, что он ведет борьбу против США, как империалистической страны. Допускался союз с СССР в борьбе с империализмом. А что касается борьбы против СССР, то она ограничивалась борьбой «в идеологическом, теоретическом и политическом отношениях»[72]. Это важное замечание указывает на то, что провокация на границе СССР, которая привела к гибели нескольких пограничников с советской и китайской сторон, была инициирована правыми в руководстве КПК, стремившимися показать американскому империализму нацеленность на сближение позиций. При обсуждении доклада выступили Мао Цзэдун, Линь Бяо, Чжоу Эньлай, Чэнь Бода, Кан Шэн. (По очередности выступлений можно судить об их положении в партийной иерархии). Чжоу Эньлай, единственный оставшийся в высшем руководстве лидер, на поддержку которого могли рассчитывать правые, основную часть своего выступления посвятил Линь Бяо. Чжоу как бы хвалил Линь Бяо, но одновременно фактически приписал ему ответственность за все ошибки Культурной революции, а также назвал «великим пропагандистом» Культурной революции, отказав в способностях теоретика и, таким образом, публично усомнившись в его способности занять место Мао Цзэдуна. Кан Шэн говорил о новом Уставе КПК, который разрабатывали шанхайские левые – Чжан Чуньцяо и Яо Вэньюань. В устав были внесены идеи Мао о продолжении революции при диктатуре пролетариата и персонально указывались Мао Цзэдун, как лидер партии, и Линь Бяо, как его преемник. Кроме них выступили Хуан Юншэн, начальник генштаба армии, сторонник Линь Бяо – от армии, Ван Хунвэнь, как представитель шанхайской парторганизации и молодого поколения руководителей и ряд других. В ЦК КПК были избраны 170 членов и 109 кандидатов. На первом пленуме ЦК после съезда было избрано новое руководство партии: Мао Цзэдун – председатель ЦК КПК; Линь Бяо – заместитель председателя; члены Постоянного комитета Политбюро ЦК: Мао, Линь, Чэнь Бода, Чжоу Эньлай, Кан Шэн. В составе Политбюро выделялись следующие группы: Группа Линь Бяо – Чэнь Бода, к которой принадлежали члены Политбюро Е Цюнь, Хуан Юншэн, Ли Цзопэн, У Фасянь, Цю Хойцзо. Другая группа возглавлялась Цзян Цин, Чжан Чуньцяо и Яо Вэньюаня. К ним также примыкал Кан Шэн. Эти группы занимали четкую левую позицию и были непосредственной опорой Мао Цзэдуна. В политбюро вошли также и представители правых и центристских взглядов – Чжоу Эньлай, Чжу Дэ, Ли Сяньнянь. Новый состав руководства КПК стал результатом победы левых сил, но победой не полной.
Экономика Культурной революции
В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения – производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обуславливает социальный, политический и духовный процессы вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. Карл Маркс
Обычно Культурную революцию в Китае рассматривают как чисто политическую кампанию. Это неверно. Культурная революция была, прежде всего, попыткой социально-экономического переворота гигантского масштаба. Также, вопреки распространенному мнению, Культурная революция вовсе не была «экономической катастрофой». Как раз наоборот. За разрушительными 1967-68 годами, когда процессы «захвата власти» и борьба между массовыми организациями хунвэйбинов и цзяофаней действительно дезорганизовали производство, последовали годы бурного роста, которые позволяют назвать период Культурной революции периодом наиболее динамичного развития китайской экономики за всю историю. Это стало в том числе и результатом того, что управление производством после побед Культурной революции было организовано на новых основаниях. Управление промышленными предприятиями перешло от инженерно-технических работников к революционным комитетам, большинство членов которых было рабочими. Как отмечает очевидец событий француз Жан Делен, руководство предприятиями до Культурной революции характеризовали «антидемократические методы управления, стремление навязать рабочим выполнение решений инженерно-технических работников без какого-либо их обсуждения». Борьба, - продолжает Делен, рассказывая об изменениях в управлении Пекинского станкостроительного завода, - «приняла форму соперничества представлений об управлении предприятием; восторжествовали те, кто сумел навязать[73] свои взгляды большинству рабочих. Те инженерно-технические работники, которые после критики признали свои ошибки, были в конце концов допущены в революционный комитет. Лишь двое из них были наказаны и переведены на работу в цех, где им открывалась возможность «исправить свой образ мышления производительным трудом»»[74]. Новое руководство предприятие ставит своей задачей «привлекать всех рабочих к участию в жизни предприятия», отмечает Делен. Самое важное экономическое мероприятие Культурной революции – прекращение выплат национальной буржуазии. Система выплат была введена после победы народной власти, с целью не допустить резких выступлений буржуазных элементов против нового строя. Бедная на грамотные по части производства инженерные и управленческие кадры Коммунистическая партия вынуждена была часто ставить во главе предприятия бывшего капиталиста. И такая ситуация продолжала воспроизводиться. В 1955 году лишь 28% студентов были выходцами из семей рабочих и крестьян. В 1965-ом их доля увеличилась до 49%, что все равно было крайне мало. «Все иностранцы, побывавшие в Китае до культурной революции, поражались тому, что чаще всего им приходилось иметь дело с представителями администрации непролетарского происхождения. Нередко директором завода бывал ветеран революционных битв, а рядом с ним работал технический директор, принадлежавший к бывшему правящему классу»[75]. Естественно, в своей массе бывшие капиталисты сожалели о потерянных классовых привилегиях и надеялись их вернуть. Культурная революция была направлена, тем не менее, своим острием не против представителей национальной буржуазии, а против правых в партии, которые объективно отражали влияние этого слоя на политические процессы. Так, Лю Шаоци и Дэн Сяопин настаивали на «укреплении народно-демократического строя», а то время как Мао Цзэдун настаивал на необходимости «пролетарской культурной революции». Разница очевидна. Изменение форм управления производством и переход к полностью государственной собственности в промышленности от смешанной (государственно-частной) дало впечатляющие результаты в промышленном производстве. За период с 1966 по 1976 год, то есть за период Культурной революции валовой национальный продукт вырос с 306,2 до 543,3 млрд. юаней, или на 77,4%. Среднегодовые темпы прироста производства промышленной продукции в 1966-1970 годах составляли 11,7%, что выше, чем в период рыночных «реформ» (около 9%). Рост в тяжелой промышленности был еще выше, в 1966-70 годах составляли 14,7%, в то время как в период первой «реформаторской» пятилетки (1981-85) – 9,6%. Следует учитывать, что в период «реформ» Китай интенсивно привлекал иностранный капитал, в то время как в годы Культурной революции развитие осуществлялось за счет внутренних ресурсов. С 1965 по 1975 год добыча угля увеличилась в 2 раза, нефти – в 6,8, газа – в 8 раз, стали – в 1,9 раз, цемента – 2,8 раз, металлорежущих станков – в 4,4, тракторов мощностью более 20 лошадиных сил – в 8,1 раз, а маломощных тракторов – в 52,2 раза, минеральных удобрений – в 3 раза, хлопчатобумажных тканей – на 49,2%[76]. В сельской местности Китая в 1973 году было 50000 малых гидроэлектростанций (для сравнения: в 1949 году — 26); снабжение сельских областей электроэнергией увеличилось в 1973 году на 330% в сравнении с 1965 годом. В период Культурной революции было построено 1570 крупных и средних промышленных объектов. Китай овладел новейшими технологиями необходимыми для производства ядерного оружия и космических полетов. Экономические успехи Культурной революции отмечает и французский экономист Шарль Беттельхейм: «Никакого длительного застоя или регресса в экономике страны не было. Между 1965 г., последним годом перед Культурной революцией, и последними годами, для которых у нас есть оценки, не было никакого застоя. Производство электроэнергии увеличилось с 42 до 108 млрд. КВт-ч (в 1974 г.), производство стали — с 12,5 до 32,8 млн. тонн (в 1974 г.), угля — с 220 до 389 млн. тонн (в 1974 г.), нефти — с 10,8 до 75-80 млн. тонн (в 1975 г.). Говорить о длительном периоде застоя и даже регресса – значит совершенно расходиться с действительностью и просто становиться жертвой клеветы на саму Культурную революцию»[77]. Об изменении системы управления и стимулирования труда в сельском хозяйстве в годы Культурной революции рассказывает шведский журналист Ян Мюрдаль: «Раньше каждой работе приписывалась некоторая стоимость. Столько-то или столько-то трудодней за каждое задание. В 1963-1965 гг. эта система имела тенденцию развиться в сдельщину. Это привело к тому, что одни работы были индивидуально более выгодны, а другие менее. Управлявшие работой были также в состоянии — распределяя работу — влиять на доходы отдельных членов бригады… Произошло следующее: работу стала оценивать небольшая группа руководящих кадровых работников, которые также распределяли задания. И это было плохо. Так как в случае перевыполнения производственного плана выплачивались премии, люди соблазнялись занижать плановые цели производства… Это наносило тяжкий ущерб нашей экономике, подрывало ее. Инвестиции делались согласно запланированному производству. Таким образом, некоторые могли присваивать деньги, которые на самом деле должны были пойти на совершенно необходимые инвестиции. Это было несправедливо. Хотя каждый трудился, некоторые получили более высокие доходы, а некоторые — все меньшие. Каждый работал на себя… Базой введенной теперь новой системы распределения доходов было то, что все члены, трудящиеся или нет, должны получать основное обеспечение в виде зерна. Доход от труда был дополнением к этому основному обеспечению. После дискуссий, однако, все формы сдельной работы были отменены. Поэтому не велось никакого учета ни кем какая работа была выполнена, ни индивидуальной производительности. Отмечалось только ежедневное посещение работ. Это означало, что какую работу ни выбирай, на доходы это не влияет. Вскапываешь или жнешь, доставляешь удобрения из города или работаешь на фабрике по производству лапши, трудовой день имеет одну и ту же стоимость. Кроме того, стало возможным покончить с большей частью бухгалтерской работы — таким образом высвободив больше труда для производства. Но, конечно, люди работают по-разному. И отношение к труду различается. Трудовой день одного человека — не такой, как у другого. Это следовало учесть. Поэтому личная трудоспособность каждого оценивалась на ежегодном собрании. Эта оценка учитывала не только физическую силу, но также и другие факторы: опыт, бережливость в обращении с коллективной собственностью, политическая сознательность. Оценка не определялась никаким комитетом или группой специалистов. На ежегодном собрании каждый человек вставал и говорил, чего, по его мнению, стоил его трудовой день: 7 трудовых единиц, 9 трудовых единиц. После чего собрание обсуждало точность этой оценки и затем решала, сколько действительно должен стоить трудовой день этого работника… Но чтобы осуществить эту систему распределения доходов на практике, жизненно необходимо, чтобы работники сознавали, что работают на общее благо. Только если они ставят политику на первое место, труд может вознаграждаться таким образом. В Лю Лин преобладало мнение, что эта система показала себя работоспособной. Утверждение Лю Шаоци, что каждый человек должен работать на себя, было попросту неправдой. Люди не становились “более ленивыми” только потому, что никто не измерял, сколько они сделали, час за часом. Никто не избегал тяжелой строительной работы только потому, что мог “зарабатывать так же много”, толкая тележку с удобрением. Была доказана ошибка тех, кто предупреждал о “врожденных лени и эгоизме” народа» [78]. Таким образом, и в сельском хозяйстве были сделаны попытки перейти к формам вознаграждения за труд, свойственным высоким стадиям развития коммунистического общества. Конечно, материальной базы для такого перехода в Китае еще не было, и долго продержаться такая система не могла. Но само стремление масс к коммунизму показательно. Также, такая система вовсе не была «неэффективной» или «утопичной», она дала вполне ощутимые экономические результаты. Так, валовой сбор продовольственных культур вырос с 214 млн. тонн в 1966 году до 286 млн. тонн в 1976, или на 34%, общее поголовье скота выросло за тот же период на 12,8%[79]. Массы в ходе Культурной революции явно выступили против частнособственнического уклада хозяйства и всего, что с ним было связано. Вот, например, один из документов – «Последний ультиматум хунвэйбинов идей Мао Цзэдуна» выпущенный Штаб-квартирой хунвэйбинов средней школы №66. В нем говорится: «Все таксомоторные парки должны немедленно прекратить работу. Все таки должны быть переданы либо в деревню, либо воинским частям… Все магазины, которые продают гробы и одеяние для мертвых, должны немедленно прекратить работу… Магазины, которые продают товары для новобрачных и подарки, должны быть закрыты немедленно… Все винные погребки и чайные, без которых можно обойтись, должны быть опечатаны… Кабинеты частных врачей должны немедленно прекратить свою работу; врачи должны ждать, пока государство их трудоустроит»[80]. Хунвэйбины требовали «расправиться с капиталистами», «ликвидировать остатки эксплуатации в стране», «упразднить высокое жалование капиталистам», «снять капиталистов со всех руководящих и высокооплачиваемых должностей», «выселить всех частных собственников из городов», «немедленно превратить все смешанные предприятия в государственные»[81]. Важнейшим результатом Культурной революции, далеко выходящим за рамки чисто политических противоречий, является ломка тысячелетия складывавшихся в Китае на базе специфического «азиатского способа производства» институтов общественного сознания, закрепленных в морально-идеологических схемах конфуцианства. Для дальнейшего развития (причем, независимо от того капиталистического или социалистического) необходим был радикальный разрыв с этой традицией. Но такой разрыв мог быть осуществлен только силами пролетариата, как показывает опыт соседней Индии. Буржуазия этой страны так и не смогла произвести свою буржуазную культурную революцию и сознание масс по-прежнему подчинено древним верованиям, а общество, интегрированное в мировую капиталистическую экономику все также, как и тысячу лет назад, воспроизводит кастовое деление. Действительную роль процессов Культурной революции, которые европейскому или российскому обывателю кажутся нелогичным отступлением от «нормального» развития, являлись на самом деле единственным и самым важным условием дальнейшего развития страны. Это понимали и многие из европейцев. Например, француз Жан Делен писал в своей книге «Экономика Китая»: «Идеи Мао и их почти чудодейственные свойства, которые им приписывают в Китае, подвергались осмеянию. Действительно, пропаганда режима часто так превозносит их, что мы не можем не поражаться, но катехизис гражданской добродетели, каким является «Красная книжечка», является фактором прогресса. Если ее эффективность трудно постигается представителями западных стран, которые совершали свою «культурную революцию» на протяжении нескольких веков, то это происходит потому, что они плохо понимают, насколько отсталым является сознание крестьян. О проделанных за короткий период преобразованиях свидетельствует заявление директора одной народной коммуны иностранцу: «В старое время (т.е. до 1949 г. – В.Ш.) крестьяне приписывали болезни растений действиям богов и ничего не предпринимали для борьбы с ними. Сейчас каждая производственная бригада имеет человека, занимающегося выявлением наиболее распространенных болезней и средств борьбы с ними. До Освобождения крестьяне верили, что дождями управляет бог-дракон, а в настоящее время они знают их научные причины»[82]. Молодые хунвэйбины, свергающие старых партийных бюрократов и были радикальным разрывом с конфуцианской традицией, тысячелетия закреплявшей авторитет власти, семьи и старшего поколения. Радикальный разрыв выступал не только как классовый конфликт пролетариата против национальной и мелкой буржуазии и связанных с ней представителей партийной бюрократии, но и как конфликт поколений, «отцов и детей». Так, одним из результатов Культурной революции стал тот факт, что командные посты заняли представители нового поколения китайцев. Например, в Шанхае в 1974 году из 50 тысяч руководителей административных органов, управлений, заводов, торговых предприятий половину составляли люди моложе 30-ти лет[83]. Конфуцианская традиция оказалась несовместима с дальнейшей модернизацией страны, с ней невозможно было бы ни социалистическое развитие Китая, ни даже сегодняшние «чудеса» «рыночного социализма». Но, ликвидировав «надстроечные» (т.е. политические, культурные, моральные и т.п.) препятствия для ускоренного движения к коммунизму Культурная революция столкнулась на определенном этапе с чисто экономической проблемой, которую уже нельзя было решить просто еще большим напряжением сил народных масс, как это делалось раньше. Проблема индустриализации, частично решенная в годы Большого скачка, все еще очень остро стояла в 60-70-е годы. Но если в период Большого скачка индустриализация осуществлялась за счет поставок оборудования и кредитов из Советского Союза и других социалистических стран, то после охлаждения отношений этот путь индустриализации был закрыт (с этим, а не с «утопизмом» или «волюнтаризмом», собственно, и связан провал экономически обоснованного Большого скачка). Не мог Китай осуществлять индустриализацию и за счет экспорта продуктов сельского хозяйства, как в начале 30-х делал СССР. Продукция сельского хозяйства едва покрывала потребности быстро растущего населения, и увеличение экспорта сельхозпродукции неминуемо привело бы к голоду. Экспорт сырья также не мог покрыть потребности китайской экономики в современных машинах, так как Китай беден на природные ресурсы. С начала 60-х до примерно начала 70-х эта проблема могла решаться и довольно успешно решалась путем напряжения внутренних резервов страны. Но к концу 60-х – началу 70-х внутренние резервы были исчерпаны. В этой ситуации левые и правые силы в КПК предлагали различные пути дальнейшего развития. Правые предлагали пойти на уступки развитым капиталистическим странам и в обмен на изменение внешнеполитических ориентиров получить кредиты и инвестиции. После смерти Мао этот курс полностью восторжествовал в форме продажи партийной бюрократией дешевой рабочей силы международным капиталистическим монополиям. Проблема промышленного развития была решена, но промышленность эта была уже не китайская, а американская, японская, германская и т.д., а если и китайская, то подчиненная через мировой рынок интересам крупнейших империалистических стран. Левые в КПК не дали удовлетворительного ответа на вставший очень остро в тот период вопрос. Наиболее реалистичное решение было выдвинуто группой Линь Бяо – Чэнь Бода. Фактически, они могли предложить лишь пойти на улучшение отношений с СССР и включиться в международное разделение труда в рамках социалистического содружества. Однако, это означало бы отказ по крайней мере от части левых политических установок. Таким образом, левые оказались в этот период в ловушке, что отразилось в решениях IX съезда КПК, отвергшего курс правых на сотрудничество с капиталистическими странами, но и не открывшего дороги для улучшения отношений с СССР. На деле был закреплен тупиковый курс на внешнеполитическую изоляцию. В тот период левые в КПК попали в ситуацию, описанную в отношении другого исторического периода Энгельсом: «Самым худшим из всего, что может предстоять вождю крайней партии, является вынужденная необходимость обладать властью в том время, когда движение еще недостаточно созрело для господства представляемого им класса и для проведения мер, обеспечивающих это господство. То, что он может сделать, зависит не от его воли, а от того уровня, которого достигли противоречия между различными классами, и от степени развития материальных условий жизни, отношений производства и обмена, которые всегда определяют степень развития классовых противоречий. То, что он должен сделать, чего требует от него его собственная партия, зависит опять-таки не от него самого, но также и не от степени развития классовой борьбы и порождающих ее условий; он связан уже выдвинутыми им доктринами и требованиями, которые опять-таки вытекают не из данного соотношения общественных классов…, а являются плодом более или менее глубокого понимания им общих результатов общественного и политического движения. Таким образом, он неизбежно оказывается перед неразрешимой дилеммой: то, что он может сделать, противоречит всем его прежним выступлениям, его принципам и непосредственным интересам его партии; а то, что он должен сделать, невыполнимо»[84]. Перед такой дилеммой встали и левые лидеры КПК, близкие к Мао Цзэдуну. Причем, пути решения дилеммы ими были предложены различные, что и привело к расколу в «штабе Мао Цзэдуна». Группа Линь Бяо – Чэнь Бода предлагала делать, то что «должно» делать, члены будущей «банды четырех» – найти определенный компромисс между тем, что «должно» и тем, что «можно». С ликвидацией группы Линь Бяо – Чэнь Бода восторжествовал компромиссный курс: оставшиеся левые (Мао Цзэдун, Кан Шэн и «четверка» – Цзян Цин, Яо Вэньюань, Чжан Чуньцяо, Ван Хунвэнь) принимали внешнеполитический курс правых на обострение отношений с СССР и восстановление связей с капиталистическими странами, а правые принимали левый внутриполитический и экономический курс.
Ликвидация Линь Бяо
Общественный переворот, рисовавшийся в его воображении, имел еще совсем мало оснований в наличных материальных условиях, и, наоборот, эти последние подготовляли общественный порядок, прямо противоположный тому, о котором он мечтал. Фридрих Энгельс
Раскол в руководящей группе левого крыла Компартии Китая произошедший в 1970-71 годах и приведший к ликвидации группы Линь Бяо – Чэнь Бода стал результатом кризиса политики Культурной революции, выразившегося в противоречии между конечными коммунистическими целями движения и наличными материальными условиями Китая. Линь Бяо и Чэнь Бода составляли крайне левое на тот момент крыло партии, они не собирались отступать от выдвинутой в начале Культурной революции программы и идти на какой-либо компромисс с правыми, даже под давлением объективной необходимости. Линь Бяо (настоящее имя – Юй Жун) родился в 1906 году в деревне Хуйлуншань уезда Хуанган провинции Хубэй в семье мелкого фабриканта. Его отец разорился после Первой мировой войны и в возрасте десяти лет Юй Жун покинул семью. В семнадцать он вступил в Социалистический союз молодежи Китая, а в девятнадцать (1925 год) в Компартию Китая. В то же время он поступает в военную школу Вампу, а в 1927 году становится командиром взвода гоминдансовской армии, а затем полка. Когда правые лидеры Гоминдана во главе с генералом Чан Кайши разрывают блок с КПК и начинают репрессии против коммунистов, Линь Бяо принимает участие в организованном коммунистами Наньчанском восстании, которое терпит поражение. Затем, вместе с Чжу Дэ участвует в создании первых частей Красной Армии. 1-я армейская группа под командованием Линь Бяо в октябре 1934 года шла в авангарде Великого похода – крупнейшей операции революционной войны в Китае по переброске частей Красной Армии из Юго-Восточного Китая, где им грозил разгром на северо-запад страны. В период антияпонской войны (1937-1945 годы) Линь Бяо командует дивизией. В 1939 году он уезжает в СССР, где представляет Компартию Китая в Коминтерне. Возвращается в 1942 году, и его избирают секретарем Северо-Восточного бюро ЦК КПК. В 1945 году Линь Бяо становится командиром маньчжурской Объединенной демократической армией численностью до 300 тысяч человек. В 1945-1949 он проводит ряд успешных операций, которые внесли решающий вклад в разгром Гоминдана и победы Компартии в гражданской войне. После победы коммунистов он работает на различных военных и партийных постах. С 1954 года Линь Бяо – заместитель председателя Государственного комитета обороны. С сентября 1956 года – член Политбюро ЦК КПК, с мая 1958 года – член Постоянного комитета Политбюро ЦК и один из заместителей председателя ЦК КПК. С сентября 1959 года, после Лушаньского совещания и снятия Пэн Дэхуая, Линь Бяо становится министром обороны КНР. Линь Бяо стал знаковой фигурой левого поворота в Компартии – именно он заменил на их постах лидеров правых – сначала Пэн Дэхуая, а затем Лю Шаоци. Чэнь Бода (родился в 1904 году) – менее известная, чем Линь Бяо фигура, однако, в истории Культурной революции он также занимает значительное место. Чэнь был выдающимся теоретиком и образованным марксистом. Именно его назначают руководить Группой по делам Культурной революции, он же возглавляет редакцию теоретического журнала партии «Хунци». Чэнь Бода наиболее активно выступает против курса на сближение с капиталистическими государствами. С его ликвидации и начинается поворот вправо. В сентябре 1970 года Чэнь Бода убирают со всех руководящих постов и репрессируют. Через год – в сентябре 1971 года – при загадочных обстоятельствах гибнет Линь Бяо. Самолет с ним и его семьей разбивается на территории Монголии. Линь Бяо поставили в вину заговор против Центрального Комитета и Мао Цзэдуна. Однако, эта версия уже тогда не выдерживала никакой критики – Линь Бяо занимал второй пост в ЦК, а сам комитет состоял из его близких сторонников чуть ли не на треть. До этого никаких противоречий между Линь Бяо и Мао не было замечено, председатель сам выдвинул его в качестве своего преемника. Однако, действительная причина состояла в том, что Линь Бяо не был готов принять компромисс с правыми, который предлагал заключить Мао. В обмен на сохранение внутренних результатов Культурной революции Мао был готов пойти на одобрение правого внешнеполитического курса. Учитывая позицию Линь Бяо и Чэнь Бода, такой компромисс не мог быть реализован кроме как через устранение их группировки. Показательно, что сам Мао долгое время после гибели Линь Бяо и официального осуждения маршала вообще не высказывался на этот счет. Даже на Х съезде КПК доклад о «деле Линь Бяо» читал Чжоу Эньлай. Таким образом, Мао подчеркнуто дистанцировался от всей истории с главнокомандующим. Именно в этот период начинается улучшение американо-китайских отношений и отход Китая от классовой внешнеполитической линии.
Тупик Культурной революции и ликвидация левых
Только нынешняя великая культурная революция является подлинным началом социалистической революции; ранее мы изменили систему собственности, что было лишь прологом социалистической революции. Кан Шэн
В период 1970-73 годов в руководстве партии произошел сильный правый поворот. Х съезд КПК, отчасти закрепивший его результаты, состоялся в августе 1973 года, то есть через два года после устранения Линь Бяо и его группировки с руководящих постов. Тем не менее, только на Х съезде правые решились открыто выступить с его критикой. Другой победой правых было то, что с отчетным докладом на Х съезде выступил Чжоу Эньлай. Мао Цзэдун вообще не выступал на этом съезде. Или если выступал, то его речь не была опубликована. Сам Председатель, как-то сказал, что на Х съезде он стал «идолом в храме королевских предков с трижды зашитым ртом». Компромисс «штаба Мао Цзэдуна» и правых в партии привел к значительному поправению курса. На Х съезде в число членов Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК не были включены левые лидеры Цзян Цин и Яо Вэньюань, из левых туда прошли только Чжан Чуньцяо и Ван Хунвэнь. В тот же период произошла реабилитация около двух десятков старых членов ЦК, подвергнутых критике в ходе Культурной революции. Важным симптомом было и возвращение к власти «каппутиста №2» Дэн Сяопина. Колесо истории начало раскручиваться в обратную сторону. Правда, экономические результаты Культурной революции оставшимся в руководстве партии левым удавалось сохранить вплоть до 1978 года. Тем не менее, сами эти результаты были противоречивыми. Это понимали и левые. Вот, что писал по вопросу дальнейшего экономического и политического развития страны ведущий теоретик левых Чжан Чуньцяо в 1975 году в статье «О всесторонней диктатуре над буржуазией»[85]: Он отмечает, что «в промышленности, сельском хозяйстве и торговле ещё существует доля частной собственности; социалистическая общественная собственность ещё не является полностью общенародной, а представляет собой две формы собственности; общенародная же собственность в сельском хозяйстве как основе народного хозяйства ещё очень слаба. Маркс и Ленин, предполагая, что в социалистическом обществе уже не существует буржуазного права в сфере собственности, имели в виду, что все средства производства уже принадлежат всему обществу. Очевидно, что мы ещё не дошли до этого». Тем не менее, «в вопросе собственности, как и в других вопросах, нельзя смотреть только на форму, надо ещё смотреть и на действительное содержание». Здесь, очевидно, есть намек на разделение между формальным и действительным обобществлением, о чем писали и советские ученые, в том числе Э.В.Ильенков. При формальном обобществлении собственность капиталистов переходит к пролетарскому государству. Однако, связь между отдельными предприятиями осуществляется еще в значительной мере через рынок. О действительном же обобществлении можно говорить, только когда вся система общественного производства становиться единым организмом, управляемым из единого центра на основе демократического планирования без посредства рыночной стихии. Поэтому, Чжан Чуньцяо продолжает: «Необходимо также иметь в виду, что теперь у нас осуществляется товарная система… Это положение… за короткий срок не изменишь». Китайский марксист понимает, что переход к бестоварной коммунистической экономике невозможен без развития производства: «пока общенародная собственность тоже не может обеспечить изобилие продуктов, достаточное для распределения по потребностям среди 800-миллионного населения, можно только продолжать товарное производство, обмен через посредство денег и распределение по труду». Пока соответствующий уровень производства не достигнут, возможна реставрация капитализма, существует «неизбежность развития капиталистических факторов в городе и деревне и появления новых буржуазных элементов». Бороться против этого Чжан Чуньцяо предполагает, призывая массы «осуществлять всестороннюю диктатуру над буржуазией»: «Если не ограничивать этого, то капитализм и буржуазия неизбежно будут развиваться ещё быстрее. Следовательно, мы ни в коем случае не должны ослаблять бдительности от того, что мы завоевали великую победу в преобразовании собственности и провели однажды Великую пролетарскую культурную революцию. Необходимо иметь в виду, что экономический базис у нас ещё не прочен, что буржуазное право в области собственности ещё не совсем ликвидировано, ещё крепко держится во взаимоотношениях людей и господствует в области распределения». Не следует «ни в коем случае не останавливаться на полпути», подчеркивает он. Этот совершенно верный анализ проведен уже тогда, когда левые не являются ведущей группировкой в КПК. Шанхайская группа и Цзян Цин еще держатся у власти, хотя частично уже и оттеснена правыми. Кан Шэн умер в конце 1975 года. Мао Цзэдун серьезно болен и не имеет физической возможности заниматься политикой в прежних объемах, с ним считаются все меньше и меньше. К тому же анализ Чжан Чуньцяо не дает никакого ответа на вопрос, вставший острейшим образом еще в 1970-71 году: откуда же взять средства для продолжения промышленного развития, чтобы смогло возникнуть «изобилие продуктов, достаточное для распределения по потребностям»? Вероятно, Чжан Чуньцяо, выступивший в данном случае рупором левой группировки КПК, рассуждал следующим образом: развитие контактов с капиталистическими странами и уступки правым в этом вопросе в настоящий момент неизбежны, но чтобы все эти процессы не привели к реставрации капитализма правых нужно поставить под контроль «всесторонней диктатуры над буржуазией», которая будет осуществляться массами под руководством левого крыла КПК. В реальности эта схема оказалась не более чем теоретической абстракций не имевшей реальной базы в существующих общественных отношениях Китая и раскладе классовых сил в стране и мире. На деле оказалось невозможным сохранить экономические формы, рожденные Культурной революцией. 9 сентября 1976 года умирает председатель ЦК КПК Мао Цзэдун. Его смерть мало что меняет в соотношении политических сил – тяжело больной председатель уже давно почти ничего не решает – смерть Мао становиться сигналом противоборствующим группировкам в КПК к открытому выступлению. Левые к тому времени, как видно из статьи Чжан Чуньцяо, уже не видят дальнейших перспектив и кроме попыток «ночь простоять да день продержаться» ничего не предпринимают. Их политика периода 1966-71 годов уже зашла в тупик – та ее часть, что нужна была для модернизации страны и ликвидации пережитков феодализма была выполнена, а та часть, которая предполагала переход к коммунизму не могла быть выполнена в силу полного отсутствия материальных условий. Левые оказались в ситуации похожей на ту, в которую попали большевики по окончании гражданской войны – созданная в тот период экономическая система «военного коммунизма» уже перестала работать, революция в развитых странах Европы потерпела поражение, и большевики вынуждены были пойти на отступление в форме «новой экономической политики». Но устроить «китайский нэп» левые не могли по той причине, что массы, на которые они опирались, были все еще захвачены уравнительными идеями Культурной революции и не приняли бы такого поворота. Этот поворот предстояло совершить правым, а знаковой фигурой «китайского нэпа» стал вернувшийся к власти Дэн Сяопин. В ночь с 6 на 7 октября 1976 года Чжан Чуньцяо, Ван Хунвэня, Яо Вэньюаня и Цзян Цин просто напросто арестовывают. Какое-то время их арест держится в тайне, по стране прокатываются волнение, но в целом правым удается удержать ситуацию в своих руках. Некоторое время пытаются сопротивляться шанхайские левые, делая громкие заявления, что им нужно «как Парижской коммуне» продержаться несколько дней, пока не поднимется вся страна. Однако, страна не поднялась, если не считать отдельных столкновений, порой даже вооруженных, рабочих организаций с силами правых. В общем-то правым сравнительно легко удалось захватить власть в свои руки потому, что материальные условия для господства левой линии были исчерпаны, а на «самотермидоризацию» левые не были готовы пойти.
Китай после Мао
«Большинство моих коллег в элитных университетах и институтах Китая представляет Культурную революцию как солнечное затмение, как время ужасающей тьмы. Но в разговорах с рабочими среднего возраста, живущими в трущобах, с крестьянами из захолустных сел и даже с таксистами в Пекине можно услышать куда более светлые оценки. «Был бы жив Мао, он казнил бы всех коррумпированных чиновников... Был бы жив Мао, американцы не решились бы бомбить наше посольство в Белграде». Эти люди с ностальгией вспоминают «культурную революцию» как время величия, когда Китай был лидером третьего мира, а с рабочими и крестьянами обращались с уважением. Это некая альтернатива псевдомарксистскому неолиберализму, который де-факто превратился в господствующую идеологию в сегодняшней КНР. «Социалистическая рыночная экономика» уже породила недовольство увольнениями, коррупцией, неравенством и социальным расслоением. …разочарованные крестьяне и рабочие однажды могут попытаться поднять над страной новую красную звезду». Ричард Мадсен, Калифорнийский университет, Сан-Диего, США
Со времени смерти Мао в Китае изменилось очень многое. Китай сегодня выпускает одну пятую промышленной продукции планеты, а по некоторым оценкам – четверть. В Поднебесной появились миллионеры и миллиардеры, а капиталистов начали принимать в Компартию. Специфическая форма реставрации капитализма позволила, с одной стороны продолжить рост производительных сил, с другой – сохранить «социалистический» государственный и партийный аппарат. У Китая нет природных богатств, но есть колоссальные людские ресурсы. Миллиард трудолюбивых работников, цену рабочей силы которых партийная бюрократия в союзе с транснациональным капиталом держит на крайне низком уровне. Постепенная, медленная интеграция в мировую капиталистическую систему обезопасили китайскую экономику от неизбежных разрушительных кризисов. В начале 1979 года были открыты первые четыре «свободных экономических зоны» на юго-западе страны. Еще четырнадцать прибрежных городов были открыты для иностранного капитала в 1984 году. В 1990-х уже большинство привлекательных для иностранных инвесторов провинций стали «открытыми» для международных капиталистических монополий. Только за десять лет с 1991 по 2001 годы объем прямых инвестиций из-за рубежа вырос более чем в десять раз – с 4,37 до 46,85 миллиардов долларов. Сегодня из пятисот крупнейших транснациональных корпораций четыреста представлены в Китае. В то же время, заработная плата китайского рабочего сегодня одна из самых низких в мире: в Шанхае заработная плата не превышает 0,9 долларов в час – самая низкая в Азии. В Поднебесной 150-200 миллионов безработных. С 1993 г. приобрели массовое распространение крестьянские волнения, в ряде случаев для их подавления были направлены войска. Множатся рабочие выступления. Но во многих провинциях забастовки запрещены, а выступления трудящихся жестко подавляются. Архитектор капиталистической реставрации Китая Дэн Сяопин как-то заявил: «Допуская развитие индивидуальных хозяйств, предприятий совместного китайского и иностранного капитала, а также одного иностранного капитала, мы неизменно сохраняем ведущую роль за социалистической общественной собственностью. Цель социализма не в создании поляризации, а в том, чтобы сделать зажиточным весь народ. Если наша политика вызовет поляризацию, то это будет значить, что мы проиграли. Если у нас появится какая-нибудь новая буржуазия, то это будет означать, что мы действительно свернули на ошибочный путь». Дэн потерпел поражение. В современном Китае коэффициент Джинни, отражающий равномерность распределения доходов среди населения (чем ближе к нулю – тем меньше разрыв между бедными и богатыми) достиг в Китае 40.3. К примеру, в соседней Индии он составляет 37.8. На 10% самых богатых китайцев приходится почти треть всех доходов. В стране выросла самая настоящая новая буржуазия, которой XVI съезд КПК (2002 г.) к тому же широко распахнул двери в партию. Корреспондент российской газеты «Труд» с полным основанием пишет: «По степени внедрения рыночных реформ, по привлечению иностранных инвестиций, по мизерности социальных программ Китай экономически во много раз более либеральная страна, чем даже Россия». Еще более точен в своих оценках словенский философ Славой Жижек: «Сегодня две супердержавы – США и Китай – все более и более соотносятся друг с другом как Капитал и Труд. США превращаются в страну административного планирования, банковского дела, обслуживания и т.д., тогда как "исчезающий рабочий класс" (за исключение эмигрантов-чиканос и других работников сферы обслуживания) вновь появляется в Китае, где большая часть продукции для Соединенных Штатов – от игрушек до электроники – производится в условиях, идеальных для капиталистической эксплуатации: никаких забастовок, ограниченная свобода передвижения рабочей силы, низкие зарплаты... Ирония истории в том, что Китай можно с полным правом называть "государством рабочего класса" - государством рабочего класса, обслуживающего американский каптал». Кому-то, видимо в качестве издевательства над социализмом, все еще нравится называть существующую в Китае систему социалистической. О стране, где господствует частная и государственно-капиталистическая собственность, где хозяйничают транснациональные корпорации и купающаяся в роскоши бюрократия, где миллионы рабочих живут в нищете и страхе перед безработицей, говорить о такой стране как о социалистической значит утерять всякое различие между социализмом и капитализмом. Ирония истории заключается также и в том, что формально считающийся социалистическим, Китай на деле обеспечивает стабильность капиталистической системы в целом, с одной стороны своим демпингом сбивая цены на рабочую силу по всему миру, с другой стороны, став местом приложения избыточного капитала империалистических стран. Но Китай – это страна самого многочисленного рабочего класса. Видеть только его нищету, и не видеть его потенциальную революционность было бы глупо. В стихийных забастовках и выступлениях вспыхивающих то тут, то там на просторах Поднебесной, соединенных с опытом борьбы против бюрократии, полученным в период Культурной революции уже видны отблески будущих классовых битв грядущей мировой революции. Что еще более важно, капитализмом в Китае подготовлена экономическая база для социалистического переворота всех общественных отношений, что обещает сделать «второе издание» китайской революции более успешным и связанным с меньшим количеством трудностей и зигзагов.
[1] Мао Цзэдун, Избранные произведения, т. 3, с. 220. [2] Мао Цзэдун, О демократической диктатуре народа, с. 10-11. [3] Цит. по: Кулик Б.Т., Советско-китайский раскол: причины и последствия, с. 108. [4] Мао Цзэдун, О кооперировании сельского хозяйства // Избранные произведения, т. 5, стр. 216. [5] Мао Цзэдун, Критика правоуклонистских взглядов // Избранные произведения, т. 5, стр. 105. [6] Мао Цзэдун, Против буржуазной идеологии внутри партии // Избранные произведения, т. 5, стр. 481. [7] Мао Цзэдун, О правильном разрешении противоречий внутри народа // Избранные произведения, т.5, стр. 474. [8] Яковлев М., 17 лет в Китае, стр. 52-54. [9] Мао Цзэдун, К вопросу о правильном разрешении противоречий внутри народа. [10] Мао Цзэдун, Избранные произведения, т. 5., стр. 409. [11] В.И. Ленин, сочинения, 4-е издание, т. 32, стр. 218. [12] Хрущев Н.С., Отчетный доклад ЦК КПСС ХХ съезду партии. // ХХ съезд КПСС: Стенографический отчет, т. 1, стр. 40. [13] Полемика о генеральной линии международного коммунистического движения, стр. 112-115.
[14] Делен Ж., Экономика Китая, М. 1972, стр. 17. [15] Яковлев М., 17 лет в Китае, М. 1981, стр. 63. [16] Жэньминь Жибао 13 ноября 1957 г. // Кулик Б.Т., Советско-китайский раскол, М. 2000, стр. 223. [17] Мао Цзэдун, Выступление на совещании в Наньине // Выступления Мао Цзэдуна, ранее не публиковавшиеся в открытой печати. Выпуск 2, М.1970, стр. 116. [18] Лю Шаоци, Отчетный доклад о работе ЦК КПК 2-ой сессии Всекитайского съезда партии // Кулик Б.Т., указ. соч., стр. 228. [19] Цит. по. Видаль Ж., Куда ведет Китай группа Мао Цзэдуна, М. 1967, стр. 38. [20] Кулик Б.Т., указ. соч., стр. 238-239. [21] Делен Ж., указ. соч., стр. 18. [22] Делен Ж., указ. соч., стр. 18. [23] Видаль Ж., указ. соч., стр. 43. [24] Мао Цзэдун, Выступление на совещании в Учане // Выступления Мао Цзэдуна, ранее не публиковавшиеся в открытой печати. Выпуск 2, М.1970, стр. 395. [25] Маоизм без прикрас, М. 1980, стр. 131. [26] Цит. по: Шорт Ф., Мао Цзэдун, М. 2001, стр. 457. [27] Постановление 8-го пленума ЦК КПК восьмого созыва «Об антипартийной группировке, возглавляемой Пэн Дэхуаем // Маоизм без прикрас, стр. 177. [28] Постановление 8-го пленума ЦК КПК восьмого созыва «Об антипартийной группировке, возглавляемой Пэн Дэхуаем // Там же, стр. 176 [29] Цит. по: Маоизм без прикрас, стр. 174. [30] Галенович Ю.М., Из истории политической борьбы в КПК, М. 1988, стр.10. [31] Сталин И.В., Экономические проблемы социализма в СССР, Л.1997, стр. 33. [32] Там же, стр. 34. [33] On the question of Stalin // The Polemic on the General Line of the International Communist Movement, Peking 1965, p. 137-138. [34] См. Миличевич П., Осторожно – ревизионизм. Письма Сталина и Молотова югославским руководителям в 1948 году об опасности ревизионизма, М. 2001. [35] Там же, стр. 26. [36] Там же, стр. 27. [37] Там же, стр. 32. [38] Цит. по: Кулик Б.Т., указ. соч., стр. 319. [39] См. Миличевич П., указ. соч. [40] Apologists of neocolonialism // The Polemic on the General Line of the International Communist Movement, p. 189. [41] Ibid. p. 201. [42] Хрущев Н.С., Отчетный доклад ЦК КПСС ХХ съезду партии. // ХХ съезд КПСС: Стенографический отчет, т. 1, стр. 40. [43] Proletarian revolution and Khrushchov’s revisionism // The Polemic on the General Line of the International Communist Movement, p. 389 [44] Ibid, p. 390. [45] Ibid, p. 399. [46] Программа Коммунистической партии Советского Союза, 1961, с. 100-101. [47] К.Маркс, Критика Готской программы, ОГИЗ, 1940, с. 96. [48] Сталин И.В., сочинения, т. 6, с. 112. [49] Сталин И.В. Отчетный доклад XVII Съезду партии о работе ЦК ВКП(б), цит. по сборнику «Марксизм о государстве, ОГИЗ, 1940, с. 139. [50] Сталин И.В., сочинения, т. 6, с. 112. [51] 50 лет Великой Октябрьской социалистической революции. Тезисы ЦК КПСС. М., Политиздат, 1967, с. 39. [52] Программа Коммунистической партии Советского Союза, с. 140. [53] «Известия ЦК РКРП», 7 октября 1994 г. [54] Кулик Б.Т., указ. соч., стр. 392. [55] Там же, стр. 397. [56] Галенович Ю.М., указ. соч., стр. 23. [57] Кулик Б.Т., указ. соч., стр. 402. [58] Маркс К., Немецкая идеология // К.Маркс, Ф.Энгельс, Избранные произведения в трех томах, т. 1, стр. 39. [59] Цит. по: В.Дикхут, Реставрация капитализма в СССР. [60] Яковлев М., 17 лет в Китае, стр. 165. [61] Выступления и статьи Мао Цзэдуна разных лет, ранее не публиковавшиеся в печати. Сборник. Выпуск шестой. — М., «Прогресс», 1976. — с. 215. [62] Галенович Ю.М., указ. соч., стр. 67. [63] Хунвэй чжаньбао. №5 от 24 января 1967 года, цит. по: Галенович Ю.М., указ. соч., стр. 90. [64] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч.[64], т. 22, c. 200 [65] Цит. по: Галенович Ю.М, указ. соч., стр. 93. [66] И. Сталин, Сочинения, т.17, стр. 179 [67] Дальнейшее развитие мирового революционного процесса подтвердило эту закономерность, победоносные революции произошли на периферии мирового капитализма, концентрировавшей не только чисто капиталистические противоречия, но и отягощенные феодализмом и империалистической зависимостью – в Китае, Корее, Вьетнаме, Кубе, Албании. [68] И.В. Сталин. Соч., т. 14, с. 306 [69] Жэньминь Жибао, 7 сентября 1968 года. Цит. по: Галенович Ю.М., указ. соч., стр. 188. [70] Цит. по: Галеньвич Ю.М., указ. соч., стр. 205. [71] IX Всекитайский съезд Коммунистической партии Китая. (Документы). Издательство литературы на иностранных языках. Пекин, 1969, стр. 55-58. [72] Там же, стр. 74-79. [73] Речь идет не о навязывании, а о убеждении большинства рабочих. Вероятно, имеет место неточность перевода. [74] Делен Ж., Экономика Китая, М. 1972, стр. 130. [75] Делен Ж., Экономика Китая, М.1972, стр. 123. [76] Данные по: 40 лет КНР, М., 1989, стр. 522; Энциклопедия нового Китая, М., 1989, стр. 217. [77] Цит. по В.Дикхут, Реставрация капитализма в СССР. [78] Jan Myrdal. China: The Revolution Continued, с. 81-83, 104-105. Цит. по: В.Дикхут, Реставрация капитализма в СССР [79] 40 лет КНР, М., 1989, стр. 527. [80] Делен Ж., указ. соч., стр. 129. [81] Лазарев В.И., Классовая борьба в КНР, М.1981, стр. 170. [82] Ж.Делен, указ. соч., стр. 29. [83] Лазарев В.И., указ. соч., стр. 205. [84] К.Маркс, Ф.Энгельс, Избранные сочинения в 9 томах, т. 3, стр.404-405. [85] Чжан Чуньцяо. О всесторонней диктатуре над буржуазией. — Пекин, Издательство литературы на иностранных языках, 1975. |
|
|
|
|
|
|
Copyleft. RusMaoParty in Saratoff, 2007. This includes all images and design. Best viewed in 600 x 800 resolution using
Microsoft Internet Explorer or Mozilla Firefox
